Исследование Апокалипсиса

Учение христианства о посмертном существовании, таким образом, не представляет собой ничего принципиально нового не только по сравнению с тем, чему учила мать — религия — иудаизм, но даже относительно первобытных верований. Эти верования исходили из того, что после смерти то, что позднее назвали душой, просто уходит из тела и начинает другое существование, иными словами, человек не исчезает, а продолжает жить, хотя и в другом мире. Это, конечно, не снимало постоянного и ужасающего страха смерти, в основе которого лежало бессознательное неверие в возможность такого продолжения жизни, что полностью осталось в людях и при христианстве, несмотря на все его усилия. Однако вера в загробную жизнь души давала (и продолжает давать) некоторую надежду, в которую слепо верилось. Поэтому у христианства, в том числе у его миссионеров в диких странах, не было никаких оснований кичиться необычайной прогрессивностью своей религии, если не иметь в виду ее этические аспекты, ритуалы и обряды. Эта религия стала важной составной частью новой побеждающей цивилизации, поэтому она не могла не нести все преимущества и достоинства последней. Таким образом, начиная с первобытных времен человек на мифологическом уровне ничего не прибавил себе по самому главному для себя вопросу — о смерти. И вне религии завоевания в этой области ничтожны, создается впечатление, что само научное знание о ней навевает тревоги и страхи человечества, а поэтому оно не нужно. Перед смертью сохраняется все тот же жуткий страх (а он не мог не оставаться), который, правда, сейчас не выражается в диких и варварских формах.

Христос для того и стал Богом, чтобы ему поверили, особенно в то, что смерть означает не конец, а начало новой жизни. В плане ее продолжения не имеет прямого значения воскресение Христа, поскольку он воскрес телом и тем самым продемонстрировал, что представляет собой божество, которое, разумеется, не могло давать необдуманных и неосуществимых обещаний. Поскольку продолжает жить душа, даже хорошо, что навечно уходит бренное тело, — ведь оно носитель греха и низменных влечений. Иначе говоря, с помощью мифа о крестном подвиге Иисуса человек пытался убедить себя, что его душа продолжит земной путь. Именно земной, поскольку ничего неземного он попросту не знает, все небесные представления и видения суть исключительно земные.

Стремление к бессмертию, т. е. к вечному, психологически означает в то же время уход к Богу, который, как никто другой, олицетворяет вечность. Поэтому трудно согласиться с Ф. Шлейермахером, что стремление большинства людей к бессмертию и тоска по бессмертию имеют своим источником лишь отвращение к тому, чтобы личностные черты, уходя к вечному (к Богу), постепенно стирались, в чем видят одну из возможностей слияния с ним. Человек очень хотел бы сохранить такие свои черты, но еще больше ему нужно бессмертие. Вот почему он готов на любую плату, как бы ни была велика его озабоченность своей личностью. Конечно, идеально было бы и сохранить личность, и обрести бессмертие, но если такое невозможно, то лучше выбрать второе.

Люди по всему миру, не осознавая этого, постоянно жалуются себе и друг другу, что у них есть душа, которая, увы, не заменила бренность. Они, в сущности, недовольны еще и тем, что мало видят чужих смертей и смертельных страданий, что дало бы им возможность ощутить свою силу и уверенность. Впрочем, некоторые стремятся исправить такое положение.

Понятие души, столь значимое в религии и имеющее множество толкований, ни в коем случае не является открытием или изобретением христианства. Идея души вытекает из древнейших анимистических представлений, что все вещи и явления имеют внутри себя некоего духа, который приводит их в движение, а иногда даже является их смыслом. Древнеегипетская мифология создала достаточно разработанную систему обозначения того, что позднее христианство обозначило в качестве души. Разновидности этого явления позволили египтянам адаптировать к посмертному миру то, что якобы остается после кончины. Так что в идею загробного существования глубоко верили и в древнем мире, в том числе и в иудаизме.