Исследование Апокалипсиса

Страх смерти, несомненно, один из самых общих и глубоко укоренившихся инстинктов человека, считал Кассирер. Первая реакция человека на мертвое тело, должно быть, заключается в том, чтобы бросить его на произвол судьбы и в страхе бежать прочь. Но такая реакция встречается лишь в немногих исключительных случаях. Очень скоро она сменяется противоположной позицией — удержать или вернуть дух умершего. Конечно, можно найти немало попыток воспрепятствовать духу мертвых вернуться домой. Однако в большинстве случаев преобладала противоположная тенденция. Всеми силами живые стремились удержать дух вблизи себя. Духи становились домашними богами. Умерших родителей просили не покидать дома[78]

.

Здесь необходимо внести существенное уточнение. Даже если предпринимались усилия, чтобы дух усопшего остался с живыми (для этого его хоронили дома или вблизи от дома), это отнюдь не свидетельствует о том, что дух не вызывал страх и даже ужас. Эти эмоции практически оставались всегда, даже если к умершему относились с нежной любовью — его боялись (и боятся) потому, что он — в смерти, в неведомом и страшном. Оставлять же вблизи его надо было по двум основным причинам: во-первых, это был дух близкого, хотя и умершего человека, поэтому он вполне мог претендовать на то, чтобы быть рядом, вообще не покидать место, где жил. Соблюдавшие подобного рода правила люди доказывали сами себе, что и они по смерти останутся рядом со своими близкими и дорогими. Во-вторых, оставление духа вблизи жилища и проявление доброго отношения к нему говорит о страхе перед ним: лучше держать его рядом и всячески ублажать, чем если он будет далеко, вне общения, заботы и какого-то хоть контроля, а поэтому сможет причинить вред живущему.

А. Гарнак писал, что благодаря принятию христологии церковное учение и для мирян оказалось связанным с эллинизмом. Для огромного большинства христиан оно стало благодаря этому мистерией. Чтобы удовлетворить людей, которые во времена раннего христианства искали ответа на все идеалистические запросы своей природы, она должна была представлять собой нечто уточненное и сложное, быть строением причудливого стиля. С этим требованием соединялось величайшее благоговение ко всякой традиции, свойственное всем реставрационным эпохам. Но, как всегда, старое благодаря искусственному сохранению становилось под защиту нового. Церковь легитимировала в своей среде эллинскую спекуляцию, суеверные воззрения, обряды языческих мистических культов и институтов падающего государственного строя, к которому она приспособлялась и которой, благодаря ей, приобрел новые силы[79].

Но на примере догмы о душе, которая после смерти продолжает свое существование, мы видим, что христианство аккумулировало в себе не только эллинистическое, но и самые древние воззрения о душе, призванные снизить страх смерти. Разумеется, это не единственная идея, заимствованная из давно, казалось бы, умерших культов. Оно действительно вобрало в себя суеверные воззрения и обряды языческих мистических культов. Учение о душе и ее бессмертии, что в тех или иных формах встречается практически во всех религиях, несравненно важнее суеверных представлений или мистических ритуалов. Многие суеверия и культовые позиции носили не архетипический, а местный характер, что грозило христианской церкви дроблением на отдельные, достаточно самостоятельные духовные системы. Представление о душе принадлежит к тем мощным идеям, которые помогли сплотить христианство и сделать его мировой религией. Этому активно способствовал эмоционально крайне насыщенный образ богочеловека, который тяжко страдал за людей и принес себя в жертву ради их спасения, т. е. ради спасения их души. В это нельзя было не верить, ведь он жили творил среди них, такой обыкновенный и такой похожий на всех остальных, но вместе с тем — Бог и посланец Бога, давнего и очень понятного высшего властителя и творца. Христово откровение, приходящее на помощь помраченному грехом разуму совершенным богопознанием, укрепляет возможности и силы для добродетельной жизни и тем самым дарует бессмертие!