Исследования по истории платонизма

Практически все они в большей или меньшей степени затрагивают еще одну важную проблему платоноведения, связанную с логической проблематичностью аргументации протагонистов в платоновских диалогах. Само представление о том, что эта аргументация оказывается по большей части крайне уязвимой и неудовлетворительной с точки зрения формально-логических критериев, есть один из результатов традиционного догматического подхода, поскольку именно в его рамках высказывания протагонистов принято подвергать самому тщательному логическому анализу. Используя данную технику истолкования текста, догматически настроенные исследователи стремились установить философские взгляды Платона, но вдобавок к этому часто были вынуждены констатировать, что эти взгляды еще и довольно плохо обоснованы[54]. Это обстоятельство в традиции платоноведения объяснялось по-разному. Может быть, самое простое из предлагавшихся объяснений сводится к тому, что Платон жил в эпоху, когда логические представления еще носили интуитивный и несистематический характер — в конце концов, только Аристотель основал формальную логику как систематическую науку — так что нет ничего удивительного в том, что он мог допускать множество логических погрешностей в своих текстах[55]. С этой точки зрения, сам Платон не осознавал, что используемая им аргументация неудачна — допущение, которое, по мнению некоторых исследователей, бросает тень на его философскую репутацию и уже поэтому не может соответствовать истине[56]. Альтернатива, однако, заключается в том, что Платон использует логически неудовлетворительные аргументы вполне сознательно

[57]. В контексте догматической интепретации такое предположение обычно вызывало сомнения прежде всего морального свойства: получается, что Платон ведет себя точно так же, как постоянно критикуемые им софисты, пытаясь отстоять свою точку зрения любой ценой, т. е. стремясь к победе в споре, а не к истине. Помимо этого, сознательное использование некорректной аргументации в конечном счете вообще не является эффективным средством для защиты своей позиции: если се неправомерность понятна самому Платону, она вполне может быть понятна и многим из его читателей[58]. Диалогическая интерпретация предложила еще одно решение данной проблемы: Платон может сознательно прибегать к плохим с логической точки зрения аргументам, используя их как драматический прием, за которым могут стоять самые разные авторские мотивы[59]

.

Именно из таких методологических допущений и исходит в своей интерпретации Платона Джон Купер[60]. В работе «Сократ и Платон в платоновском Горгии»[61] он применяет их к тексту

Горгия, сосредоточиваясь прежде всего на беседе Сократа с Калликлом[62]. По мнению Купера, имморалистическая позиция Калликла, традиционно рассматривавшаяся исключительно как объект платоновской критики, на самом деле в некоторых моментах предвосхищает более поздние морально-психологические теории, сформулированные в Государстве[63]

и казавшиеся самому Платону более убедительными, чем сократическая моральная психология, которой по-прежнему придерживается в Горгии платоновский Сократ[64]. Поэтому беседа Сократа с Калликлом, в ходе которой Сократ использует в конечном счете неубедительную аргументацию, на самом деле призвана побудить читателя вовсе не встать на его сторону, а скорее поставить под сомнение традиционные сократические представления о моральной психологии: «Я полагаю, что нам следует рассматривать Платона в Горгии как уже признающего и привлекающего внимание к слабостям — сомнительным моментам — в „сократической“ моральной психологии, которые необходимо побороть (и, предположительно, исправить в том направлении, на которое нам указывает дискуссия с Калликлом), если предпринятая Сократом ответная защита справедливости и справедливой жизни в конечном счете должна быть успешно завершена — чего определенно не происходит в Горгии. Таким образом, важная часть философской информации, сообщаемой в этом диалоге автором его читателям… состоит в том, что эти слабости, эти сомнительные моменты существуют и требуют внимания. Поэтому Сократ не говорит в этом диалоге просто и напрямую от лица Платона»[65].