Читаем Источниковедение полностью

Модернизация орфографии при публикации источников послереволюционного периода, придерживающихся дореформенных норм орфографии, – прямое насилие публикатора над источником, навязывание автору, сделавшему свой политический, культурный и т. д. выбор, представления публикатора о проблеме. В этом случае вопрос переносится из собственно научной в этическую плоскость, хотя и с точки зрения соответствия публикуемого текста оригиналу такой подход приближается к прямой фальсификации. Ведь понятно, что ни П. Н. Врангель, ни А. И. Деникин, ни иные деятели антибольшевистского движения попросту не могли в такой форме демонстрировать свою поддержку советской реформы орфографии. Таким образом, публикация документов деятелей белогвардейских правительств и русской эмиграции по нормам реформированной орфографии в качестве общего правила недопустима; оправдана она лишь тогда, когда на это «уполномочивают» источник и его автор.

Другим следствием легализации упрощенных подходов к публикации исторических источников, кроме разделения на «археографию до 1505 г.» и «археографию после 1505 г.», стало обособление с 1950‑х годов крупных разделов археографии на основе вида или групп видов письменных источников (в основном средневековых), выступающих объектом публикации (актовая археография, археография древнерусской литературы, летописная археография)[803]

. Собственные принципы разработали археография берестяных грамот и филология – они весьма далеки от упрощения принципов публикации.

В ситуации постмодерна наблюдался отход от академических принципов археографии, сформировавшихся к середине 50‑х годов XX в. и совершенствовавшихся впоследствии. Характерно, что критика сложившихся подходов находится во вненаучном поле, оперируя трудностями набора, увеличением сроков подготовки публикации, возрастанием возможности ошибки при передаче текста «усложненным» способом и т. п. К аргументам, претендующим на научный характер, с определенной натяжкой можно отнести интересы некоего историка «общего профиля» – обобщенной фигуры «специалиста», которого вслед за историописателями XVIII–XIX вв. интересует лишь «фактическая сторона», «смысловое содержание» источников[804]

. Тем самым предполагается (а часто и довольно агрессивно навязывается) возврат к археографии периода историописания XVIII–XIX вв. либо даже более раннего времени. Между тем историческая наука (и источниковедение в частности) прошла с тех пор большой путь. Современных историков и источниковедов как раз интересуют те особенности источников, которые предлагается игнорировать. Именно эти особенности способны содействовать приращению исторического знания средствами палеографии, дипломатики, кодикологии, филиграноведения и иных отраслей исторического знания.

Обращение к фактической стороне источника представляется тем более архаичным, что само понимание факта, как оно представлено в историографии прошлых веков, претерпело значительные изменения. Характерно, что именно теоретик и практик археографии специально обратился к изучению факта, придя, во-первых, к выводу о «невозможности чисто механического выделения отдельного факта из потока реальности», во-вторых – к осознанию его многогранности[805]

. Для С. М. Каштанова факт не монолитен; исследователь выделяет «факты-поступки», «факты-стремления», «факты-стереотипы», «факты-процессы» и т. д. Не оценивая размышления автора с точки зрения науковедения (похоже, что факт в построении С. М. Каштанова коррелирует с исследовательской задачей), следует взглянуть на них с позиции археографии в ее «упрощенном» варианте. Какой же факт ожидают получить из источника, опубликованного по «упрощенным» правилам, историки «общего профиля»?

И тенденция к упрощению археографических подходов, и тенденция к их совершенствованию выступают хоть и разнонаправленными, но магистральными направлениями археографии. Оба направления сосуществуют в тех же познавательных полях, в которых находятся социально ориентированное историописание и научная история.

«Правила издания…» 1990 г. заслуживают отдельного рассмотрения как очевидный итог развития археографии в советский период, обобщивший опыт публикации исторических источников и во многом заложивший существующие сегодня подходы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии