Истоки

Вроде и изменилось. Изменились сами времена. Теперь всё она может сама, только легче ли от этого? Легче ли стало оттого, что Одиссеев днём с огнём не сыщешь, а те, что остались, не понимают, что от них требуется? Получается, что теперь не только можно всё самой, но уже и вынуждена? Легче ли теперь дарить жизнь и хранить её росток? Хотя, может, и не всё так беспросветно… Есть ещё Македонские – завоевал, покорил, пленил и околдовал… И кажется, что с ним надёжно, как в самой большой крепости. А вдруг всё изменится? А вдруг погаснет искра? Утихнет буря в душе? Обязательно ведь утихнет. И что тогда? Холодные разговоры, вынужденность сосуществования, равнодушие? Стоит ли начинать? Чтобы потом мучительно выслушивать, подчиняться и мечтать? О чём вообще можно мечтать, когда главный выбор в жизни сделан? Время безжалостно и не даст отыграть назад. Короткая, как цветение тюльпана, юность, а дальше – хлопоты, дети, внуки, труд, кухня, покупки, дом. Весна проходит, и за прохладной, но яркой осенью, полной плодов, наступит вечная зима, такая обычная в этих краях. Бесконечная.

Кто он, этот мужчина, чья грудь ходила ходуном при взгляде на неё? Добился. Не узнать теперь, раскрылся, каким его не знали, будто крылья обрёл. Всегда ли он будет таков? Полный планов, упрямый, молодой и сильный, мечтательный и лёгкий на подъём… Легко дающий обещания и готовый идти до конца ради их исполнения. Такой самоуверенный, но иногда беспомощный, как дитя. Точно ребёнок, не знал, что ему одеть сегодня. Ну и завоеватель!

А что, если потускнеет этот взгляд? Ноша тяжела, и, ох, трудно поднять голову, взглянуть на то же небо, которое видел в синеве глаз любимой… Искал, чтоб вознестись, и находил так близко… Заботы, рутина и ответственность лягут вдруг тяжёлым бременем, придавят взгляд к земле. Станет строг, скуп на слово, а может быть, зачастую и сердит. О чём останется мечтать? Погрубеет, станет ещё более упрям и тяжёл к переменам. И, как большой матёрый зверь, будет всё неохотней покидать своё логово, лишь чтобы быстрее вернуться в него снова и опять целыми годами без слов смотреть в огонь её очага. Будто готовясь к великой зиме. Зиме своей жизни. Да, так и будет. Все тысячелетия до них, тысячелетия после. И ничто не сможет изменить этот сюжет. Она видела, как мужчины её рода уходили в эту большую дрёму, когда приходила их личная осень. Потихоньку, с каждым посеребренным волосом, они становились ближе к своей большой зиме, лишь вздрагивая иногда воспоминанием первого поцелуя и первого детского смеха. И тогда сердце снова наполнялось теплотой, и лёд отступал. В открытое окно снова врывался кусочек весны, ушедшей уже будто навсегда… Но ненадолго. Она знала, что такое будет происходить и с ним, а хлопоты и заботы так же и останутся на ней, как прежде. Но разве это неправильно? Ведь у каждого различные роли, и роли эти достойны. Да, мужчины несовершенны. Они бывают неповоротливы, даже и ленивы, делают много глупостей, требуют внимания словно дети, втайне страшатся неудач, сердятся, попадая в неловкое положение, бывает, не доводят до конца начатое, любят мальчишеские забавы, игры и регалии, искренне расстраиваются несбыточности своих заоблачных ожиданий, до конца продолжая верить в них, и вообще-то быстро теряют своё могучее здоровье. Но… Но есть в них и ещё что-то. Ведь когда приходит большая опасность, такая, которая может угрожать ей, её детям и их будущему, эти неловкие существа без лишних слов стряхивают свою дрёму, собираются и уходят умирать. Умирать за неё, за солнце над головой, за эту землю, на которой вырастут её дети. Потому что в этом всегда и состояло их истинное предназначение. И лишь за одно это испокон веков им прощается всё.

Она посмотрела высоко вверх, будто пытаясь понять, когда первая снежинка приземлится и на её маленький нос, растаяв. Но вместо белого неба над ней белел сводчатый купол, на котором ярко нарисованные крылатые существа с нимбами порхали вокруг женщины с ребёнком. Женщины, так похожей на неё. «За зимой всегда новая весна», – подумала она, и перевела взгляд на священника. Она знала. Она всё знала.

«Да, я согласна», – сказала она.

ЭТО

Наше сообщество настолько тайное, что у него нет и названия. Нет правил сообщества, никто не знает, из скольких членов оно состоит. Чтобы держать в тайне наши дела и цели, у нас не принято обсуждать, упоминать в разговоре и вообще произносить вслух хоть что-то, связанное с сообществом. Мы – организация. Собиратели и хранители. Мы – тайна. Почему наше дело должно сохраняться в тайне – тоже тайна, и я не могу что-то рассказать. Не имею права. Но даже если бы и захотел, то, слава Богу, не смог бы, потому что не знаю всего целиком, а знаю лишь ту часть, за которую конкретно отвечаю. Таким образом, любое объяснение будет неполным. Это хорошо...