Истоки

Впервые он приехал на эту войну в составе большой группы журналистов, правозащитников и представителей гуманитарных миссий. Тогда здесь всё выглядело не так, как сейчас. Развороченные дороги, разрушенные дома, обгоревшая техника на обочинах, бродячие псы, сбившиеся в неуправляемые стаи, и похожие на них оборванные солдаты официальной власти. Было много работы. Много добротных планов и шокирующих картинок. Джон с коллегами ездили по республике, снимая материалы об ужасах ковровых бомбардировок, бедственном положении федеральных сил и страданиях мирного населения, борющегося за свободу. Кто за что боролся – это, правда, в конце командировки стало менее понятно. Но Джон честно делал свою работу. Генералы армии с опухшими лицами, холёные полевые командиры в европейских костюмах с папахами, заплаканные женщины с тюками в руках – его объектив точно фиксировал нужную картинку. За кадром осталось, что все эти персонажи не гнушались быть нужными друг другу, создавая необузданный круговорот крови, торговли и предательства. Жизни солдат-срочников, благосостояние селян и собственное положение в пищевой цепи выступали здесь просто первичным суррогатом валюты, который многие успевали перегнать в чистый капитал. Но это было бы слишком сложно для зрителя. Зритель хочет видеть понятную картинку – продолжение вечной сказки про большое дремучее зло и маленькое яркое добро, сопротивляющееся ему. Только эта сказка и поддерживает правоту западного мира перед прочими, его легитимность, уверенность в самом себе. Реальность – то, во что мы верим. Джон делал свою работу хорошо.

Всю жизнь он мечтал остановить время. Покорить его. Ускользающий миг волновал, как бесценная реликвия, приговорённая к переплавке. Неотвратимо. Несправедливо. Бессмысленно. Однажды в его руках оказалась камера. Шелест затвора – и вот миг превращается в вечность. Цельная картина мира, выкраденная у забвения. Магия. Детское увлечение превратилось в профессию.

Невозможно остановить время. Но можно запереть его в круг. Джона тянуло в те места планеты, где всё будто повторяется по одному укладу, оставаясь неизменным. Редакция благоволила ему, щедро финансируя рискованные командировки. Протоптав сотни километров в заповедных уголках мира, однажды Джон оказался здесь.

И сейчас он… боялся. Хотя вроде здесь всё стало спокойно, он нутром чувствовал, как обманчива эта тишина. Хранитель времени перевернул страницу. Сменилось тысячелетие, и сама война стала другой. Взметнулось пламя первых боёв, зашелестели шестерёнки государственной машины – Джон застал уже лишь чуть тёплый пепел, ограниченный железным мангалом армии. Война это или не война? Может быть, сработали миротворческие инициативы правительства, а, может, сыграла свою роль Ночь предопределений священного месяца Рамадан, когда раз в год каждый мусульманин может упросить Всевышнего переписать его судьбу. Верующие молились истово. «Их Бог не вернёт утраченное», – думал Джон. «Невозможно повернуть время вспять. Можно обмануть. Но всё повторится».

Никто не знает, о чём верующие шептали Аллаху. Отлетали гильзы и дни календарей – Джон увидел вполне спокойную республику. Теперь всеми событиями тут заправляли офицеры федерального правительства или бородатых подразделений, лояльных им, простые жители в разговорах сетовали на соплеменников, поддавшихся чарам шайтана или йылбыза, а полевые командиры где-то были, но их почти невозможно было успеть увидеть живьём.

Тем не менее коровы со вздутыми боками, валяющиеся по окрестностям, уханье артиллерии по ночам и далёкая стрекотня пулемётов не позволяли забыться. Война продолжалась.

- Надо война. События. Репортаж. Правда. Реалити, – донимал Джон моложавого полковника, к которому был прикомандирован.

- Чепалгаш. Это теперь реалити. Понятный выбор. Смерть или ежедневная лепёшка с сыром. Попробуй, вкусно, – указал тот на блюдо, которое внесла женщина в платке, сам, однако, не прикасаясь к еде.

Джон уже догадался, что они кого-то ждут. Полкан, обычно требовательный к времени, сидел спокойно, не предпринимая ни малейших действий. Ждут кого-то влиятельного. Полтора часа они добирались сюда сначала по ровным дорогам с частыми перпендикулярными поворотами, потом по ухабистой грунтовке. Машины охранения остались за огромными коваными воротами, уместными, наверное, для сказочного дворца, а командирский уазик вместе с Джоном въехал в небольшой внутренний двор перед домом. Дом имел два этажа, был невелик, крепок, достаточно скромен на вид и лишён архитектурных изысков. Их встретили, поприветствовали, и вот они уже за длинным столом в просторном зале, примыкающем к дому.