Истоки (Книга 1)

Юрий же пугал ее прямолинейностью, напористостью. Слишком широко, жадно и благосклонно, почти с дикарской радостью принимал он жизнь...

Однажды до голубых потемок бродили по берегу Волги, потом сели на песок: она - вытянув ноги, он - обхватив руками свои колени и положив на них подбородок. Чем горячее говорила Юля о своей дороге к счастью незнакомые города, новые люди, скитания по степям страны, - тем выше поднималась его рыжеватая бровь да резче становился профиль медальной чеканки.

- Милая Осень, я ждал тебя долго! Отсюда мы вернемся в наш дом. Старики все знают. Одобряют.

- Я боюсь тебя. Я умру от гордости, если обманусь в тебе. Я не могла бы жить с твоей матерью. Ну что я поделаю с собой: многое старомодным кажется мне в вашей семье. А я-то избалованная, я своевольная. Ну вставай, не хмурься. Подумай сам: не слишком ли это просто - взяться рука за руку, повалиться в ноги родителям - благословите! Я не хочу привычного. Я хочу отодвинуть развязку. Любовь не терпит привычного. - Юля вскочила и побежала по мокрому песку. - А ну, догоняй!

Юрий перерезал ей путь, бегал шальной, петляя вокруг, загоняя ее в кусты краснотала. И когда она ослабела, поднял на руки, понес в лес. Она вцепилась в его волосы. Над головой сомкнулись ветки осокоря, трещал под ногами ежевичник. Бережно опрокинул Юлию на песок.

Рывком она высвободила рот из-под его горячих, сухих губ.

- Осень... я ж люблю! Дурочка...

Юля метко кинула в его глаза горсть песку.

Юрий шел к реке, как бы ощупывая воздух. Юля стояла у ветлы, бурно дыша, пока он промывал глаза.

- Я плохо вижу. Ты проводишь меня домой, Осень. Я тебя немного побью, а потом пожалею. Хорошо? Только не крутись, а?

- Я не зайду к вам... Ты задушил то немногое, что у меня было к тебе... Не забывайся, я - Солнцева Юлия!

- Отстань. Я один пойду. Не получится из меня кавалер-угодник, адъютантик при вашей светлости, дочке секретаря горкома. Хотел сделать человека из дикой самовольницы, ты не хочешь. Черт с тобей!

Она брела позади, обмеривала взглядом его широкую спину, облитую белой соколкой, и все глубже утверждалась в правильности своего решения. А ведь чуть было не поддалась... И ей становилось страшно при одной мысли расстаться с вольной, беззаботной жизнью, девчонками и мальчишками своего круга, которые угождали ей, с этой свободой - куда хочешь, туда поезжай! и поселиться в деревянном домике, в большой семье чужих, строгих и непонятных людей. Тяжело было бы с ними. Не напрасно она что-то стеснялась показываться с Юрием среди знакомых мальчишек и девчонок. Если он любит, будет ждать, авось станет покладистее. С чего это взяли, право, что мужчина назначает срок. Возмутительно! Пусть другие живут старинкой, она, Юлия Солнцева, презирает девичью уступчивость, она сама скажет, когда придет пора сложить крылья и падать на землю.

И все же она чувствовала себя несчастной.

Дома спросила отца, может ли семнадцатилетняя гордая, любящая свободу, жаждущая повидать мир девушка связать себя семьей?

Тут-то отец рассказал ей о своем прошлом, раскрыл тайну ее сиротства.

Каменщик в молодости любил и был счастлив. Были у него дочь Юлия и сын Рэм. Мать их, юная, неуравновешенная, гордая, казалось, навеки была привязана к семье. Но в голодный тифозный год как-то надломилось их счастье: фанатически увлеклась сектантской верой, забросила детей. А потом бежала в Астрахань с обрусевшим персом, оставив Тихону четырехлетнюю Юльку и двухлетнего Рэма. Молча перенес все это отец. Днем работал, вечерами учился. По воскресеньям брал ребятишек из детского сада, наряжал получше и катал в коляске на берегу Волги, под окнами барака. Мать высылала алименты. Это было необычно и даже смешно. Но отец гордо, скрывая за шутками уязвленное самолюбие, переносил свое горе. Счастье пришло к нему уже после смерти жены: женился на красивой певице. Однако дети не поладили с Лелей. Первым ушел Рэм, дав волю своему тяжелому своенравию. Он невежливо раскланялся с новоявленной Тоти Даль Монте: "Гусыня, шипи в своем гнезде!"

- Да, есть в тебе и в брате твоем многое от матери... Жизнь твоя, Юлька, на переломе, самые непоправимые ошибки делаются в семнадцать лет. Последующие годы уходят на раскаяние, на выпутывание из тенет жизни или на углубление ошибок, на примирение с несчастьем.

Юля призналась: прояви Юрий еще чуточку настойчивости, и она "пошла бы на все! А там хоть головой в омут". Побагровел апоплексический затылок отца. "К уголовной ответственности мерзавца!" Юля отскочила от него, прилипла спиной к стене: "Сделаете, я утоплюсь!.. Или убегу с пьяным грузчиком!" Отец пошатнулся и грузно осел на стул. Мокрыми от слез губами целовала его глаза.

- Как скажете, так и сделаю.

- Уезжай из города.

Положила в чемоданчик платья, конспекты, похвальную грамоту об окончании восьми классов и отправилась на пристань. У крупновского сада остановилась, сквозь густую листву увидела Юрия. Их разделяла каменная стена по пояс высотой. Юрий навалился грудью на стену. Глаза его были чисты, но неприветливы и холодноваты.

- Проводить? - спросил он спокойным голосом.