Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Андреев обратил внимание на то, что единственный выпуск «Истории общественного образования…» Сахарова посвящен временам «чуть ли не доисторическим», где эрудиция автора черпала факты «не в толстых фолиантах, а в области вымысла и догадок, которые были бы превосходны в романе, но отнюдь не в истории». Многословное повествование о вятичах, предстающих в разбираемом сочинении «вроде рыцарей Средних веков», не вызывает у Андреева доверия. Несколько фраз Нестора об этом племени содержат в себе очень мало положительных сведений, а ссылок на другие источники Сахаров в своем труде не представил, оставив читателей гадать, на чем основаны, в частности, его представления о рубежах земли вятичей. Андреев полагал, что автор «Истории общественного образования Тульской губернии» гораздо больше преуспел бы, «если бы он сократил все, что относится до времен слишком отдаленных, полубаснословных; а там, где источники размножаются, открылось бы свободное поле для размашистого пера его»[786].

Впрочем, недостаток критической работы с источниками, по мнению Андреева, не единственное препятствие на пути реализации намеченного Сахаровым замысла. Сообщив о непритворной радости, с которой жители Тулы встретили первый выпуск «Истории общественного образования…», он упомянул и о тех, кто не спешил «разделять восторженных ощущений земляков своих». К этой категории Андреев, несомненно, относил и себя. Их смущали и обещание автора определить «первые моменты общественных форм» на территории Тульской губернии, в отсутствие каких бы то ни было установленных фактов на сей счет, и не устоявшийся в тогдашней литературе термин «образование», вынесенный Сахаровым в заголовок своего сочинения.

Но главное, критик и его единомышленники сомневались, что автору удастся так размежевать общероссийское и местное, чтобы можно было действительно говорить об истории. Андреев исходил из убеждения, что

описание событий, случившихся в одной какой-нибудь провинции колоссальной России… еще не история, потому что они, эти события, начинались и оканчивались вследствие общего порядка вещей, общего движения и государственных обстоятельств, которыми наполняются целые страницы в Русской Истории.

Однако насколько очевидным для Сахарова был тезис его критика о том, что «история каждой губернии сливается с историей нашего отечества, как ночь с днем», оставалось под большим вопросом. Так или иначе, сам Андреев, похоже, не знал решения этой проблемы. Что же касается требования научности применительно к «Истории общественного образования…», то его Андреев считал слишком взыскательным[787]. Видимо, во избежание этих чрезмерных требований в своем критическом разборе он упорно именует автора не историком, а бытописателем.

Если для Сахарова переход от тульских сюжетов к общероссийским был резким и бесповоротным, то протоиерею из Нерехты (в Костромской губернии) М.Я. Диеву удалось более органично вписать свои местные изыскания в круг современной историографии, отталкиваясь от традиций «Истории государства Российского». Он нашел поддержку в лице московского профессора И.М. Снегирёва, который со второй половины 1820-х годов твердо вступил на путь собственной переквалификации из преподавателя-латиниста в исследователя русских древностей. «Предметы», относимые им к этой вновь создаваемой дисциплине, на исходе 1830-х годов включали в себя: «1) Жизнь религиозную

, к коей относятся языческие суеверия, поверья, обычаи, возникшие в христианстве, 2) Жизнь юридическую, гражданскую, обычное право, 3) Семейную жизнь»[788]. К тому времени Снегирёв уже успел зарекомендовать себя как автор изданий «Русские в своих пословицах» и «Русские простонародные праздники и суеверные обряды», отличавшиеся внушительными размерами и новизной вводимых в оборот материалов.