Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

В программе «Вестника Европы» достаточно четко сформулировано понимание организаторами журнала предназначения истории и, исходя из него, задач «историко-политического» издания. Вслед за Карамзиным издатели рассматривали историю прежде всего как сущностную предпосылку всякой полномасштабной политики. Подъем политической истории в России и в Европе во второй половине XIX века объяснялся не только развитием исторической науки, но и социально-государственными факторами. Становление национальных государств, формирование общественного самосознания, рост национальных движений активизировали воспитательную функцию истории, которая приобретала непосредственно государственный характер[837].

В соответствии с таким понимаем истории журнал мыслился как место обмена мыслями между отечественными учеными и публикой «по вопросам интересным для науки и полезным для живой действительности»[838]. Создатели журнала были убеждены в том, что историческая наука, способная раскрывать универсальные, «общеисторические» законы бытия, должна стать наставницей современности, а ее представители – своего рода экспертами, выясняющими «правильность» и «закономерность» тех или иных преобразований. Не случайно один из разделов журнала был посвящен современной хронике – «описанию тех событий

истории, в которых… выразился дух нашего времени»; он призван служить «вместе с тем средством для проверки тех общеисторических законов, которые выводятся из опытов над отжившими обществами и народами»[839]

(здесь и далее курсив мой. – Н.Р.).

Развивая идеи европейской философской мысли первой половины XIX века, издатели «Вестника Европы» наделяли историю прогностической функцией и были убеждены в том, что учет исторического опыта поможет в решении злободневных проблем политической и экономической жизни России как в настоящем, так и в будущем. Закономерно, что любое ожидаемое правительственное мероприятие редакция журнала старалась предварять публикациями, в которых проводились аналогии с событиями и явлениями прошлого, обосновывались истоки предполагаемых преобразований и в завуалированной форме предсказывались возможные последствия. Возвращаясь к программе издания, заметим, что, несмотря на приоритет политической истории, редакция провозглашала интерес и к истории идей, «руководивших мыслями и поступками людей прошлого», и к повседневной истории людей

[840].

Предназначение истории виделось и в формировании национальной идентичности: прошлое должно было способствовать самопознанию русского образованного общества, помочь ему в обретении своих корней. Так, один из идейных лидеров журнала Александр Пыпин писал:

Знание своей истории служит в особенности меркой умственного развития общества: этим знанием определяется у лучших просвещенных людей народа представление о национальной жизни с ее прошлым и настоящим, и вместе представление о том, что желательно для народа в его будущем. С историческим знанием тесно связана разумная постановка национального идеала[841]

.

Отсюда – серьезное внимание издания к проблемам преподавания истории в школе, анализу учебных пособий и программ по истории, наличие в первых номерах даже специального раздела «Педагогическая хроника».

В 1880–1890-е годы сотрудники журнала несколько разочаровались в подходе к истории как «учительнице любви к отечеству и добродетели», однако, декларируя приоритет научности над соображениями практической значимости в исторических исследованиях, тем не менее, продолжали относить историю к числу «нравственных наук»[842]. Польза истории «для общества» усматривалась именно в формировании исторического сознания, понимаемого как представление о закономерностях исторического процесса. Сразу замечу, что редакция отчетливо понимала ключевую роль «обыкновенных» и исторических журналов в распространении исторических знаний в «обществе, где нет еще широкой политической жизни», члены которого «рассеяны на громадных пространствах», лишены возможности изучать новейшую историю в школе и университете[843].