Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

В числе критериев отбора исторических трудов для публикации и для критического анализа лежал как тематический, так и хронологический принцип. Редакция отдавала приоритет работам, посвященным недавнему прошлому и раскрывавшим белые пятна тех периодов истории, которые еще памятны читателям. При этом историография понималась как результат совместных усилий ученых и общества по последовательному заполнение содержательных лакун в знаниях о прошлом. Примечательна в этом смысле реплика рецензента книги П. Щебальского «Чтение из русской истории. Пётр III – Екатерина II» (1866):

Весьма недавно мы

устремились к истории прошедшего столетия, и, весьма естественно, на первых порах приходится ограничиваться изданием памятников и документов, подготовлением средств будущему историку. С.М. Соловьёв только что входит в XVIII век, и пройдет еще не один год, прежде он соберет в одно стройное целое то, что пока остается рассеянным в отдельных исследованиях, и воспользуется разнообразными документами, обнародованными по сие время. В ожидании такого труда было бы полезно ввести в общество познание о недавно прошедших временах более того, что уже сделано…[852]

Включению читателей журнала в число тех, кто должен воссоздавать национальную историю и формировать ее источниковедческую базу, способствовало употребление местоимений «мы», «наша». Создавая ощущение сопричастности к «нашей» истории, предлагая «общие» образы прошлого, редакция либерального ежемесячника выстраивала свое коммуникативное пространство, реализуя идентификационную функцию

журнальной прессы и консолидируя своих единомышленников. Реконструкция событий прошлого оказывалась социально значимым делом, участие в котором должно стать потребностью каждого образованного человека. Более того, широкий общественный интерес к прошлому, доступность архивов по новейшей истории и возможность ее критического осмысления, свободный выбор тем исторических исследований понимались как обязательное условие либерализации общественной жизни. По мнению редакции, демонстрация «свободы мысли и слова» в исторических трудах означала освобождение общественной мысли от присущей николаевскому царствованию «боязни истории» и гарантию успешности либеральных реформ. В октябрьском номере 1869 года читаем:

Очевидно… что расширение свободы исторического изучения составляет неизбежную необходимость для общества, если только для него предполагается нужным какое-нибудь умственное развитие. Все толки о нашей особенной национальности, о необходимости самопознания, об обращении к народным началам, не говоря уж о превосходстве нашем над Европой… не имеют никакого смысла, как скоро литература еще столь бессильна, что для нее остаются закрытыми многие важные вопросы даже прошедшего[853].