Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

В связи с изданием учебной литературы цензурное ведомство и министр внутренних дел предлагали, чтобы Ученый комитет министерства народного просвещения в своих заключениях строго указывал на изданиях «рекомендуется», «одобряется» или только «допускается или в виде руководств, или в виде пособий, или для библиотек основных и ученических… для тех или других классов». Точная формулировка публиковалась в «Журнале министерства народного просвещения»[927]. Подобные меры должны были оградить наиболее «уязвимые», с точки зрения властей, слои населения от информации, в том числе и исторической, которая могла бы нарушить социальную и политическую стабильность в русском обществе. Именно народная и учебная литература, подлежащая особо строгому контролю, часто вызывала дебаты в цензурном ведомстве относительно содержания и процедуры надзора.

* * *

Взаимоотношения цензуры и исторического знания в России, как, впрочем, и ужесточение или смягчение цензурного давления на печатное слово, всегда находились в прямой зависимости от состояния общества, гражданского сознания его образованного слоя. В этом смысле перемены первых пореформенных десятилетий представляют значительный интерес. Возросшая политическая и культурная активность некоторых социальных кругов, оживление печати, расширение временных рамок используемой информации о прошлом имели своим следствием усложнение правительственного контроля, который включал целый спектр реакций – от упреждения до прямого запрета.

Важно подчеркнуть, что в условиях того времени цензура была не только репрессивным институтом власти, но также заставляла оттачивать язык научной публицистики, вынужденной постоянно оглядываться на цензурные строгости, использовать четкие формулировки и в то же время прибегать к эзоповому языку, учила обходить препоны и рогатки идеологических запретов. В сложившейся во второй половине XIX века обстановке цензура уже не могла быть тотальной. Она вынуждена была считаться с ею же контролируемым общественным мнением. Не пропуская ничего явно предосудительного, цензура предоставляла определенные возможности для развития исторического знания и науки в целом. Другая ситуация для публикации документов прошлого и сочинений на исторические темы сложится в России уже после 1905 года, в совершенно новой политической и общественной обстановке.

А.В. Топычканов

Охрана и музеефикация культурного наследия России в XVIII – начале ХХ века

По каким бы отраслям мы ни служили археологии, извлекаем ли из недр земли останки старины, группируем ли их в витринах музеев или занимаемся их научной обработкой – все мы работаем во имя одной, освящающей наш труд идеи: просветить людей, научить их уважать былое как источник их собственного благополучия и трудиться на дальнейшее развитие человечества.

Председатель Императорской археологической комиссии граф А.А. Бобринский[928]

В модерных обществах отношение к культурному наследию и музейному делу является одним из главных показателей отношения к прошлому вообще. Саму историю сохранения и публичной репрезентации памятников принято подразделять на несколько периодов; каждый из них характеризуется своей особой стратегией как сохранения, так и уничтожения материальных свидетельств минувшего[929], сочетанием прежних и новых форм музеефикации. Каждый из таких периодов далее мы будем рассматривать как время формирования и распространения определенной модели отношения к культурному наследию. Эти модели могли сосуществовать параллельно или присутствовать в практике одного и того же специалиста[930]. Поэтому далее при описании этих моделей мы иногда будем нарушать хронологические границы их преимущественного бытования. В данной статье лишь намечен новый подход к анализу охраны памятников и музейного дела. Детальное и глубокое изучение каждой из выделенных моделей с учетом их изменений и трансформаций в различные периоды истории дореволюционной России – дело будущего.

Культурное наследие в XVIII веке: «куриоз» или географический объект?