Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Роман «Юрий Милославский» сразу и безоговорочно погрузил публику в целый водоворот громоздящихся мифологических фрагментов, вступающих друг с другом в причудливые связи. В романе одним из ключевых оказался «антипольский миф», представленный поляком Гонсевским, играющим двойную роль – он и доброжелатель, и конкурент Юрия, – но никогда прямо не вступает в действие. Пан Тишкевич – для контраста – хороший поляк среди дурных. Уравновешивая «антипольский миф», симметрично ему художественно воплощен благостный и просветленный «пророссийский миф», миф об «освободителях Отечества» от поляков: Кузьма Минин, один из руководителей Земского ополчения, уговаривает Юрия изменить Владиславу ради православного народа. В ходе повествования главный герой понимает, что совершил ложный выбор, присягнув королевичу Владиславу в надежде на его помощь в прекращении русской Смуты. Переход Юрия к «своим», а также фигуры русских на польской стороне – все это призвано еще больше усилить миф о «плохих поляках». При всей пестроте и кажущейся избыточности разрозненных линий, все они неизменно сходятся в одной главной точке, в одном фокусе. Патриотический миф еще программнее, еще определеннее вырисовывается в следующем загоскинском романе «Рославлев, или Русские в 1812 году», который появляется вскоре после первого, в 1831 году.

Симметрия дат – 1612 и 1812 – замечена читателями как внятный авторский сигнал: победа заслужена страданием, поражением, а затем двухсотлетним искуплением. Эти события – не разрозненные эпизоды истории, а звенья одной цепи. Двести лет, отделяющих фабулу одного романа от другого, чуть меньше, чем двадцать лет – расстояние между событиями времен Отечественной войны в романе «Рославлев» и его реальным изданием. Рифмующаяся кратность своеобразных юбилеев – намек на почти мистическую подоплеку магистрального патриотического мифа.

Я желал доказать, что, хотя наружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменилась вместе с ними наша непоколебимая верность престолу, привязанность к вере предков и любовь к родимой стороне[1341]

.

С точностью часового механизма через два года после «Рославлева» Загоскин выпустил книгу «Аскольдова могила. Повесть из времен Владимира Первого», неожиданно сдвинув повествование на десять веков назад во времена Крещения Руси. В завязке романа, отличающегося сверхсложным, но крепко сколоченным сюжетом, лежит коллизия тотального предательства. Источником романа, как известно, стал «аскетичный» рассказ Карамзина. Загоскин максимально дополнил и расцветил карамзинскую канву своим воображением, однако не он один отметил своим выбором актуальность именно этого эпизода, изначально подтвержденного летописями. Свидетельством общего интереса, не раз отмечаемого исследователями, может служить почти параллельная разработка того же самого сюжета Н. Полевым в романе «Клятва при Гробе Господнем». Знаменательно, что в 1848 году, через семнадцать лет после «Рославлева», когда Европа была охвачена пожаром революций, Загоскин довершил свой национальный «проект», «закольцевав» мифологический эпос. Роман «Русские в начале осьмнадцатого столетия» – финальная часть «трилогии», завершающая глава – после «Милославского» и «Рославлева». «Рассказ из времен единодержавия» Петра Первого – согласно подзаголовку – в третий (или в четвертый раз) напоминает о стойкости отечественного имперского мифологического порядка, в своем упорстве противостоящего рухнувшим европейским устоям.

Скачкообразность временной оси в этой трилогии (или тетралогии) – XVII век, XIX, IX, XVIII – знаменательна и, как это ни парадоксально, может быть сопоставима с романом Лермонтова «Герой нашего времени», прочно вошедшим в культурную память. Исследователи также отмечают влияние «Юрия Милославского» на незавершенный исторический роман «Вадим»[1342]. Как известно, Лермонтов интересовался историей и собирался написать еще сочинение, планом которого делился с Белинским:

он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собой связь и некоторое единство…[1343]