Артиллерии Капитан Фигнер от 8 Октября доносит, что в последнюю его экспедицию взято в плен 5 Офицеров, 345 рядовых; убито 6 Офицеров и до 360 нижних чинов. Часть пленных положила оружие при селе Каменном, другая часть взята при рекогносцировании авангарда и, наконец, остальные в селе Плескове. В сем последнем месте неприятель, в числе 300 человек, прикрывал большие заготовления про-
вианта в зерне и три тысячи четвертей муки, смолотой тамошнею мельницею. Капитан Фигнер все сие вместе с мельницею предал огню, равно как и множество ржи и фуража в окрестных деревнях, куда фуражиры из неприятельской армии, не взирая на голод, в оной свирепствующий, допускаемы не были. По мере накопления большого количества муки вся она отправлялась в Москву. Неприятель, предпринявший защищаться, потерял половину убитыми, в числе коих 5 Офицеров. От чрезвычайного голода, неприятель рассеясь большими партиями, ищет скрывающихся по лесам крестьян и, отнимая сначала их имущества, лишает их потом жизни. Капитан Фигнер всех таковых встречавшихся ему злодеев истреблял. Урон с нашей стороны во всю сию экспедицию состоит в 2 убитых, ранены Штабс-Ротмистр Ковалевский и 5 рядовых; убитых лошадей хотя и было до 30, но все они заменены взятыми у неприятеля».
Александр Самойлович действовал в высшей степени изобретательно, проявляя незаурядное хладнокровие и артистизм: «Один раз, — повествует очевидец и сподвижник Фигнера, — переодевшись французским кирасиром, в белой шинели, привел он свой отряд в лес, приказал людям слезть с коней и молчать, а сам выехал на просеку, вдоль которой пролегала большая дорога, и остановился в тени у опушки леса. Вскоре раздался топот лошадей, говор солдат, и показались по дороге французские кирасиры в колонне по шести. Дав пройти трем эскадронам и, вероятно, уже будучи замечен неприятелями, Фигнер сам сделал оклик: «Qui vive!» Тогда один из офицеров, ехавший на фланге кирасир, отделился от эскадрона и подъехал к нашему партизану, который, обменявшись с ним несколькими словами, повернул лошадь и возвратился к своим. Пройдя с отрядом по указанию крестьян, служивших проводниками, довольно большое пространство заглохшими тропинками, Фигнер опять оставил своих партизанов в лесу с приказанием слезть с лошадей и отдыхать до его возвращения; сам же он, вызвав ехать с собой двух офицеров польского уланского полка, мундир которых подходил к одежде польских улан, служивших в наполеоновской армии, приказал одному из них, говорившему кое-как по-французски, в случае встречи с неприятелями, отвечать и за себя, и за товарища своего, вовсе не знавшего иностранных языков, затем все трое, выехав из леса, увидели верстах в двух от себя, на открытом пространстве, кругом села довольно обширный лагерь французов. «Поедем к ним!..» — сказал Фигнер и вместе со своими товарищами маленькой рысцой подъехал к лагерю так беззаботно, что часовым даже не пришло в голову остановить его. Приближаясь к кирасирскому полку, проходившему ночью мимо его отряда, Фигнер обратился к стоявшим вместе двум офицерам, пожелал им доброго утра и вступил с ними в продолжительную беседу, между тем как офицеры его, разговаривая поневоле с обступившими их кирасирами, отчаивались в своем спасении. Наконец он распрощался с неожиданными знакомыми, повернул лошадь назад и отъехал несколько шагов, но вдруг опять возвратился к французским офицерам, сделал им несколько вопросов и хладнокровно отправился
в лес к своему отряду». В другой раз Фигнер, взяв с собой поручика Сумского гусарского полка Орлова, отправился с ним, надев французские мундиры, в главную квартиру командовавшего авангардом французской армии Мюрата. «Пробравшись незаметно через цепь ведетов, Фигнер подъехал к мосту на речке, прикрывавшей неприятельские биваки. Пехотный часовой, стоявший на мосту, встретил его окликом: «Qui vive?» — и потребовал отзыв; но Фигнер, вместо отзыва, которого, разумеется, не знал, разругал часового за неправильную будто бы формальность в отношении к рунду, поверяющему посты. Часовой, совсем сбившийся с толку, пропустил обоих партизанов в лагерь, куда Фигнер явился как свой: подъезжал ко многим кострам, говорил весьма хладнокровно с офицерами и, узнав все, что было ему нужно, возвратился к мосту. Там снова сделал наставление знакомому часовому, чтобы он не осмеливался останавливать рундов, переехал через мост и сначала пробирался шагом, а потом, приблизясь к цепи ведетов, промчался через нее вместе с Орловым под пулями и возвратился к отряду».