Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Император Александр любил сохранять в своем кабинете постоянно один и тот же порядок, письменные столы его содержались в необыкновенной опрятности: на них никогда не было видно ни пылинки, ни лишнего лоскутка бумаги. Всему было свое определенное место. Государь сам вытирал тщательно каждую вещь и клал туда, где раз навсегда она была положена. На всяком из стоявших в кабинете столов и бюро лежали свернутые платки для сметания пыли с бумаг и десяток вновь очиненных перьев, которые употреблялись только однажды, а потом заменялись другими, хотя бы то было единственно для подписи имени. Поставка перьев, очиненных по руке Государя, отдавалась на откуп одному из заслуженных дворцовых служителей, получавшему за то ежегодно три тысячи рублей.

В начале своего царствования Император имел при себе довольно ловких и сметливых камердинеров (обыкновенно двух, сменявшихся между собою), но впоследствии, заметив, что они передавали содержание бумаг, оставляемых на письменном столе в царском кабинете, и уличив виновных. Государь удалил их, обезпечив будущность обоих, а затем держал при себе для услуги людей попроще, снося терпеливо их безтолковость и неловкость. Однажды, когда Александр страдал рожею на ноге, помощник лейб-медика Тарасов пришел сделать ему обычную перевязку. Государь, пересев с кресла на диван, приказал камердинеру Федорову, которого в шутку называл «Федоровичем», подвинуть к нему столик, на котором лежали бумаги и стояла чернильница с прочими письменными принадлежностями. Исполняя приказание, Федор, схватив столик, подвинул его так неловко, что опрокинул бумаги на пол и залил их чернилами.

— Ну, брат Федорович, какую ты наделал куверк-коллегию, — сказал спокойно Александр, подняв сам бумаги. — из опасения, чтоб его камердинер не испортил их еще более. (1)

* * *

В сражении при Кульме (17–18 августа 1813 года) был взят в плен известный своею жестокостью и безчеловечностью французский генерал Вандам (про которого сам Наполеон выразился однажды следующим образом: «Если б у меня было два Вандама, то одного из них я непременно повесил бы»). Представленный Императору Александру и опасаясь мщения за совершенные злодейства. Вандам сказал Государю: «Несчастье быть побежденным, но еще более — попасть в плен, при всем том, считаю себя благополучным, что нахожусь во власти и под покровительством столь великодушного победителя». Государь отвечал ему: «Не сомневайтесь в моем покровительстве. Вы будете отвезены в такое место, где ни в чем не почувствуете недостатка, кроме того, что у вас будет отнята возможность делать зло». (1)

* * *

Перед объявлением войны России, в 1812 году, Наполеон отправил послу своему при Петербургском дворе Коленкуру депешу, в которой, между прочим, писал, что «французское правительство никогда не было так склонно к миру, как в настоящее время, и что французская армия не будет усилена». Получив эту депешу, Коленкур тотчас сообщил ее лично Императору Александру. Государь, имея неоспоримые доказательства, что Наполеон деятельно готовился к войне, отвечал на уверения Коленкура: «Это противно всем полученным мною сведениям, господин посланник, но ежели вы скажете мне, что этому верите, то и я изменю мое убеждение». Такое прямое обращение к честности благородного человека победило скрытность дипломата: Коленкур встал, взял свою шляпу, почтительно поклонился Государю и ушел, не сказав ни слова. (1)

* * *

Во время торжественного вступления русских войск в Париж Император Александр находился в самом радостном настроении духа и весело шутил с лицами своей свиты. А. П. Ермолов, вспоминая этот день, рассказывал, что Государь подозвал его к себе и, указывая незаметно на ехавшего обок австрийского фельдмаршала князя Шварценберга, сказал по-русски:

— По милости этого толстяка не раз ворочалась у меня под головою подушка. — И, помолчав с минуту, спросил: — Ну, что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простяком.

— Не знаю, Государь, — отвечал Ермолов. — Могу сказать только, что слова, которые я удостоился слышать от Вашего Величества, никогда еще не были сказаны Монархом своему подданному. (1)

* * *

Проезжая мимо Вандомской колонны в Париже и взглянув на колоссальную статую Наполеона, воздвигнутую на ней. Император Александр сказал:

— Если б я стоял так высоко, то боялся бы, чтоб у меня не закружилась голова. (1)

* * *

По окончании большого смотра русских войск в окрестностях Парижа Император Александр возвращался в город в карете. Кучер его, француз, по неосторожности задел коляску частного человека, сломал ее и опрокинул. Государь тотчас вышел из кареты, поднял хозяина коляски, извинился перед ним и спросил фамилию и адрес. Вечером он отправил к нему дежурного адъютанта узнать о здоровье, а на другой день прислал в подарок богатый перстень, новую коляску и прекрасную лошадь, приказав вторично просить извинения в случившемся. (1)

* * *