Истории из предыстории. Сказки для взрослых

Наконец он очутился в громадном холле, выходящем на веранду. Куда ни глянь — везде такие же дворцы из стекла и бетона, а в промежутках не воздух, а какая-то серая паутина. Снизу доносился скрежет моторов и городской запах — запах гниющих душ. Пройдясь по веранде, Бертольдо за стеклянной стеной увидел короля. Скрестив ноги, тот неподвижно сидел за длинным столом и читал бумаги с хладнокровием фанатика, способного искромсать душу человека в клочья и перекроить ее по собственной мерке.

Бертольдо, как всегда, внезапно предстал перед королем.

— Алчность безбрежна, как море, — изрек он.

Король лишь слегка сдвинул брови.

— Что ты сказал?

— Тот, кто не хочет слышать, хуже глухого.

— Ты кто такой? Что тебе надо?

— Брожу по свету в поисках счастья, но ты не можешь мне его дать, потому как сам им обделен.

— Ты, вижу, приезжий. Так вот, здесь не место для подобных разговоров.

— Бывает, что белым платком прикрыты гнойные язвы.

— Пустая болтовня. Теперь только в опере такую чушь несут.

— А еще говорят: иные меж людьми на коршунов похожи.

Такие речи, видно, позабавили короля: его зеленые глазки сквозь стекла очков так и впились в красное, морщинистое лицо Бертольдо.

— А почему ты именно ко мне явился?

— Думал, ты возносишься над людьми, словно колокольня над крышами. А теперь вижу — ты ничуть не выше остальных.

— Я могущественнее.

— Кто всемогущ, тот думает, будто судьба у него в кармане.

Король прищурил глаза и поморщился.

— Чего тебе не хватает? Ты что, безработный?

— Недуг тем сильнее точит, чем больше его скрываешь.

— Какой еще недуг?

— Твое наваждение. Знаю-знаю, ты прикажешь меня повесить за то, что перечу тебе.

— Повесить? Да ты смеешься!

— Коршун насмерть всех заклюет, кто спины пред ним не гнет.

— Вот что, любезный, у меня каждая минута на счету. Скоро заседание административного совета.

— И бедняк, и богач — все там будем.

— Так ты беден! — догадался король. — Что ж, я хозяин этого предприятия, могу дать тебе работу…

А Бертольдо про себя думает: да, тут работай как вол, не то останешься гол, но, с другой стороны, каждый день быть сытым совсем не плохо, да и сидеть зимой в тепле с горячей водой — тоже. Правда, взглянув на небо ночью, Бертольдо увидел, что луна плачет. Вдали слышался лай собак, и Бертольдо вдруг осознал, что мудрость людская закатилась, исчезла за горизонтом, как летняя падучая звезда. Он почувствовал себя одиноким, никому не нужным при мысли, что ушли безвозвратно времена блестящих турниров в остроумии, растаяли как дым.

Если человек чувствует себя одиноким, никому не нужным, он непременно совершит какую-нибудь ошибку. Вот и Бертольдо снова изменил свою жизнь — стал прислуживать при дворе нового короля. Днем он работал на конвейере, а вечером возвращался в свою хижину. И жизнь эта казалась Бертольдо такой же унылой, как у вола, который тянет плуг, а зачем — и сам не знает. Ведь человеку на то и дана голова, чтоб думал; а когда люди перестают думать, тут-то между ними и рождаются зло да всякие распри. Иной раз стоял он у конвейера, и перед глазами всплывал мощенный камнем двор, а по нему бегут к корыту с помоями розовые поросята — хрюкают, толкаются, и пахнет от них хлевом; а порой представлялось ему ржаное поле, среди колосьев притаилась собака — уши навострила, почуяла зайца. В такие минуты просыпалось в душе Бертольдо то, что люди зовут вдохновением.

И вот однажды выпал ему случай проявить свой талант, разгуляться вволю. В тот день на улицы большого города вышли толпы рабочих: все кричали, свистели, поднимали над головой плакаты, и на лицах отражались усталость, твердость духа и слабая надежда. «Перед могучим ветром и крепость не устоит», — вспомнил Бертольдо древнюю мудрость. Их было так много, как травинок на лугу, — из боковых улочек они постепенно стекались к центральной площади.

— Все тропинки сходятся у главной дороги, — сказал Бертольдо.

Но в эту минуту его ухо резанул пронзительный женский голос. Он всегда не любил женщин, но эта — в соломенной шляпке с васильками — была особенно противна; она смотрела на них как на прокаженных и вопила:

— Что им надо? Что им еще надо, этим ненасытным?!

Бертольдо повернул к ней свое влажное свекольное лицо и рявкнул:

— Посеешь ветер — пожнешь бурю, соломой зерна не заменишь. Коль ума с ноготок, на язык повесь замок. — И вдруг рассмеялся, хрипло, вызывающе: — Сытый голодного не разумеет, а гусь свинье не товарищ!

Женщина поджала губы и хотела было ответить, но Бертольдо уже двинулся дальше: он по опыту знал, что недобрая душа для мудрости закрыта.