— Это трудный вопрос, пожалуй, мой Повелитель, я не сумею так сразу ответить. С твоего позволения, мне надо немного поразмыслить.
— И сколько времени тебе понадобится для ответа?
Мыслящий подумал — немного, самую малость, чтоб не прогневить своего Властелина, — и пробормотал:
— Один… нет, два… По меньшей мере два месяца.
— Ладно, мы даем тебе это время. Но имей в виду: по истечении срока ты должен дать ответ. А пока молчок о нашем разговоре.
Он позвал своих Министров, Генералов, Высших полицейских чинов и велел в течение ближайших двух месяцев не трогать Мыслящего, ибо он милостиво дозволяет ему подумать, как можно думать о величии и непогрешимости Властелина, совершенно при этом не думая.
Итак, Мыслящий заперся дома и стал думать, как можно думать о величии Властелина, не думая. Дни текли за днями, неделя за неделей, по ночам в доме не гас свет, а бедняга сидел, как прикованный, за столом, забыв про еду и сон, не умываясь, не бреясь, и все думал, что же ответить Властелину.
Прохожие, глядя на эту запертую дверь, на заваленный нечистотами порог, на свет, лившийся из окна, прямо-таки сгорали от любопытства.
— Чего это он там сидит безвылазно, обхватив голову руками и только изредка почесывая подбородок? — (Кстати сказать, подбородка уже не было видно за густой щетиной.)
У дома Мыслящего теперь с утра до вечера стояла толпа зевак. И разрослась она настолько, что стала нарушать общественный порядок. Ведь как бывает: где толпа, там и торговцы фруктами, сладостями, там и всякие гадатели, предсказатели, знахари, мошенники, азартные спорщики, которые ставили один к трем, один к пяти, один к десяти на то, что никому не удается разгадать причину добровольного заточения Мыслящего.
А причину эту никто не знал, разве что самые близкие. Да и те, услышав о беседе родича с Властелином, почли за лучшее покинуть город — от греха подальше. Посему барышники да бродячие торговцы тоже беспрепятственно наживались, моля судьбу, чтобы это затворничество продлилось подольше.
Но со временем весть о шумных сборищах у дома Мыслящего стараниями многочисленных наушников дошла до слуха Властелина.
— Что же подумают обо мне мои подданные, когда узнают, что я позволил простому смертному думать! — воскликнул он.
— Да что они могут подумать, о мой обожаемый Господин, если они не думают, — успокоил его Министр Бескультурья. — Разве мы не обучили их с малолетства ни о чем не думать?
— Оно конечно, — задумчиво протянул Правитель. — Но ведь скоро вся страна узнает, что в самом обычном доме самый обычный гражданин думает.
— Верно, думает, — нехотя признал Министр Бескультурья. — Но о чем? О том, как можно думать о твоем величии, не думая.
— Допустим, но как дать понять народу, что он думает о наилучшем способе не думать? К чему все это приведет, если мои подданные обнаружат, что можно обойтись и без… О-о, я понял! — воскликнул Властелин Бездумных, так сильно стукнув себя по лбу, что корона с головы слетела. — Раз в этой стране никто не думает, значит, не думают и о моем величии. А на чем же тогда зиждется мое величие, коль скоро о нем нельзя даже подумать?
Министр Бескультурья притворился, будто не думает, и, умело скрыв свою озабоченность, беззаботно заметил:
— О мой возлюбленный Повелитель Бездумных, стоит ли расстраиваться из-за такого пустяка! С них довольно чувствовать и признавать твое величие.
— Чувствовать, признавать! — проворчал Властелин. — Тебе легко говорить! Но разве чувствовать и думать, признавать и думать — не одно и то же? Тьфу ты, что-то я путаюсь… И все же, можно ли чувствовать, не думая? Можно ли признавать что-либо, мысленно не отдавая этому предпочтение перед всем остальным?
— По-моему, можно.
— Ах по-твоему! — вскипел Властелин. — А мне надо знать точно, понял?!
Министр Бескультурья задрожал мелкой дрожью: в глазах Повелителя Бездумных вспыхнул такой гнев, что за ним могла незамедлительно последовать расправа.
— За нос меня водишь! Головой поплатишься!
— О мой Господин! — смиренно промолвил Министр Бескультурья. — Ты волен отрубить голову кому угодно и когда угодно. Но, молю тебя, повремени хоть самую малость.
— Как это — повременить?
— Если человек задумается, то его уже не остановишь. Ведь мысль — тиран…
— Что-что? — вскинулся Властелин.
— Я хотел сказать, — поспешно поправился Министр, — что мысль абсолютна и захватывает тебя всего, целиком. Тот, кто думает, только и думает о том, чтобы думать. Известны крайности, когда люди, думая, забывают обо всем.
— А как их выявить, эти крайности?
— Ну, во-первых, у нас повсюду есть доносчики, и потом, существуют явные признаки, отличающие тех, кто подвержен Мысли.
— Приведи пример! — рявкнул Властелин.
— Сию минуту! — Министр слегка понизил голос: — Тот, кто думает, небрежен в одежде.
— Такая привычка есть у многих! — парировал Властелин.
— Но Мыслящий к тому же всегда недоедает, доводит себя до истощения. Вряд ли, мой Повелитель, ты станешь отрицать, если человек худой — кожа да кости…
— Подумаешь! Мало ли в больницах истощенных людей.