Истории мертвой земли

Изредка еще случается, что мне снятся причудливые цветастые сны. Так-то я давно уже не вижу нормальных сновидений – с тех пор, как научился их контролировать, а чуть позже начал беспощадно использовать в своих работах. Сон – это награда за проделанный труд, а сновидение – награда за приобретенные впечатления. Но если ты вдруг начинаешь охотиться на них и пытаешься эксплуатировать, то сновидения пропадают. Так оно было и со мной. Я утратил способность видеть сны, и теперь каждую ночь мне является одна только тьма. И это вовсе не значит, что по пробуждению я просто-напросто забываю, что мне снилось, – вовсе нет! Тьма и есть мое сновидение – единственно возможное, жуткое, неистовое, всепоглощающее…

Забавно, а ведь большинство моих читателей даже и не догадываются, что платят за мои сновидения, как и за мои страхи, а может, даже за мое безумие?..

Тем не менее порой иного рода сновидения все же посещают меня. И тогда я вижу неиспользованные идеи, которые выстроились длинной очередью и на манер баркеровских привидений беззвучно кричат: «Выпусти нас! Выпусти! Выпусти же!» Я нужен им. Я – их единственный путь к свободе. Я – вылепленные из плоти и крови, наделенные разумом врата, через которые зло проникает в этот мир, разливаясь чернилами по листам бумаги и коверкая сознания всех, кто решится прочесть написанное. А таких много! Одним из признаков современной цивилизации является то, что нравственность крайне слаба и не способна противостоять моде. Так вот, мои книги все больше приобретают тенденцию моды – людям страсть как хочется пощекотать себе нервы, а то и попробовать заглянуть в бездну. Я же вынужден пассивно наблюдать за всем этим, содрогаясь при мысли о том, какую еще заразу способен принести человечеству…

Ведь их так много, этих безумных идей, а значит, нужно продолжать писать, и писать, и писать… – иначе они поглотят меня! И даже если бы я вознамерился отказаться от своего творчества, то у меня ничего бы не вышло. Я уже не способен на это!

Бездна слишком долго вглядывалась в меня, теперь она заговорила:

– Ты нуждался во мне, и вот я пришла.

***

Два дня назад:

– Может, сходим куда-нибудь? Я устала сидеть дома.

Облокотившись о дверной косяк, она замерла на пороге комнаты, поглядывая на меня с глухим раздражением и изредка морщась от звука клавиатуры. Она заранее знала ответ, но в который раз решила меня испытать.

– Милая, давай не сегодня, – хрустнув затекшими суставами, я откинулся на спинку кресла. – Лучше завтра, а? Понимаешь, я сейчас очень продуктивен. Не хотелось бы упускать такой момент.

Кивнув, она раздосадовано посмотрела в окно, за которым сгущались сумерки, а затем, как бы ненароком, на настенные часы.

– Стандартный ответ.

– Родная…

Она приложила указательный палец к губам.

– Я не обижаюсь, не думай. Просто ты днями напролет сидишь за компьютером и пишешь, пишешь… А в нашей жизни вообще ничего не происходит!

И когда это в ней выработалось такое пренебрежение к моей работе? Помнится, раньше ее очень интересовало мое творчество – она была постоянным читателем и ценным критиком. Этакой прекрасной музой, на манер тех жен, кому именитые западные авторы посвящают все свои романы и кого обязательно благодарят в послесловии за терпение и прочее.

Раньше…

Что же изменилось?

– Знаю, – сказал я, – но пойми…

– Я не договорила!

Манера ее поведения, пронзительный взгляд ее карих глаз – все это было таким знакомым и одновременно неизвестным, отчасти даже чужим. Казалось, я понимаю, о чем она думает, – в ее мыслях не содержалось ничего запредельного, интригующего, хоть немного любопытного для меня. А вместе с тем она по-прежнему оставалась загадкой – не сама по себе, но своим предназначением. Отнюдь не противоречивая натура или какой-то нешаблонный персонаж, но кто-то второстепенный, ошивающийся на задворках сюжета и до поры до времени таящий предначертанную ему решающую роль: словом или действием, которое перевернет все с ног на голову. Мысли об этом не давали покоя. Какова вероятность, что я – всего-навсего писатель в жанрах ужасов, мистики и психологического триллера – досконально изучил свою жену? Где гарантии, что, не уделяя ей должного внимания и не следя за ее развитием, я все так же способен предугадывать ее действия и определять их мотивы? Чрезмерная самоуверенность? Непростительная ошибка? Или же все так, как должно быть, и повествование неспешно движется к своему логическому финалу?

Правда таилась по другую сторону ее карих глаз.

– Не думай, пожалуйста, будто я не ценю твой труд, – между тем продолжала она. – В конечном счете именно он принес нам все это, – она красноречиво обвела взглядом комнату. – Но ты ведь не должен работать каждый день с утра до вечера. Мурат, я переживаю за тебя!

– Но мне надо закончить.

– Потом закончишь. Издатели тебя не съедят. Господи, да они на тебя готовы молиться! Ты ж их волшебная курица, несущая золотые яйца! В крайнем случае отправь им что-нибудь из твоих романов на черный день. Возьми отпуск, наконец.