Истории, рассказанные вчера

Уложила детей спать, а когда время к полночи приблизилось, к Пелагее отправилась. Как-то свыклась уже, что сделать придется, и даже радоваться начинаю, что Лида выздоровеет.

Ночь — как по заказу: тихая, августовская. Луна о своем думает, звезды друг дружку на землю выталкивают, белыми полосками небо расчерчивают. Прошла мост — речка журчит, спросить о чем-то хочет, — отмахнулась от нее, перекресток миновала и к Пелагеиному дому свернула: стоит пригнувшись, словно филин настороженный.

Пелагея иконы из комнаты убрала, ветками ивы окна занавесила и над каким — то варевом в котле колдует.

— Садись рядом, — приказывает. — Через полчаса все закончиться.

Открыла книгу и нараспев заклинания читает. Я робкой никогда не была, всего повидала, а тут страх за горло схватил. Тени над котлом мелькают, в чудовищные картины сплетаются, звуки ужасные раздаются. А потом лист синего пламени засверкал и Даша в нем показалась.

— Ну! — Пелагея толкает. — Говори свою волю.

— Не могу! — вдруг из меня вырвалось. Вскочила и ногой по котлу ударила: на пол все опрокинулось, комнату дымом заволокло и огонь вспыхнул.

— Дура, что наделала?! — Пелагея кричит, — Это адское пламя, его ничем не успокоишь!

И тут мне слова на ум пришли, словно шепнул кто-то: произнесла их и пламя исчезло, а дым через открывшуюся форточку вылетел.

Пелагея упала на табуретку, сидит, меня рассматривает:

— Я уже с жизнью прощалась, — спокойно так произносит. — Совсем ты, Лиза, шальная: радуйся, что с заклинанием повезло. Кстати, откуда оно: впервые о таком слышу?!

— Не знаю, — бормочу растеряно. — Тебе не кажется, что кто-то вместо меня все делает?

— Вряд ли: я бы почувствовала. — Пелагея с сомнением покачала головой. — Хотя история странная: напрасно я с тобой связалась. А что теперь: Лиде неделя осталась, не больше!

— Буду думать — отвечаю. — Знаешь, Пелагея, все-таки судьба — это воля Бога, а то, чем занялись, на убийство похоже».

Пелагея пожала плечами: «Тогда жди Женщину без лица. А пока уходи: мне в комнате до утра работы хватит!

Выгнала, и плату взять отказалась.

Переспала, корову подоила, свиней, кур и гусей покормила, и возле Лидиной кровати замерла. Лицо у дочки воспаленное, дышит тяжело, глаз почти не открывает: «Боже, — шепчу, — как тяжко ты наш род наказал!»

Даша поднялась с постели, зевает: «Мама, такой сон страшный снился!»

Сверкнула на нее глазами:

— Хозяйством займись, у меня руки совсем опустились.

Послушалась, побежала. Гриша в школу ушел, а я сундучок старинный с родовыми документами открыла. Когда ежовщина началась, я документы о дворянском происхождении сожгла, а письма и рукописи сохранила, — и стала просматривать: вдруг на нужное заклятье наткнусь! Кое-что высветилось: пусть и сомнительное, но позволяющее мыслям в мостик надежды выстроится.

Володенька, я помню, что ты когда-то рассказывал. Смерть — санитар земли, периодически очищающий поле жизни от дряхлеющих, больных или заблудившихся поколений. Она не от Света и не от Тьмы, она сама по себе: проводник душ в астральный мир, выбираемый человеческими делами. И план спасения дочки был рассчитан мной на краткий миг, когда Смерть общается с Хранителем судьбы, поскольку без его согласия она не заберет душу из тела.

К Пелагее сходила, ее книгу заклинаний прочитала. Знание — как гардероб с одеждой: никогда не знаешь, по какой погоде что пригодится, — чем больше его накапливаешь, тем удобнее жить получается.

Суечусь возле Лиды, а той хуже становится. Врач ходить перестал, да я и не зову: понимаю, что бессилья стесняется. Хозяйство забросила, Гриша и Даша словно бездомные, бог знает чем занимаются. Даша кота с помойки притащила: рыжий, худющий, орет по ночам, — хотела выбросить, но посмотрела, какой несчастный и перепуганный, и жалко стало. Теплой водой вымыла, покормила, — и не возразила, когда возле Лиды пристроился. Домашние животные не только для радости, но и для пользы даны: собаки энергией хозяев подпитывают, а кошки болезненные токи забирают. И Лиде легче стало: обняла Рыжика и уснула под его мурлыканье. Бедная моя девочка, кровиночка ненаглядная: свою бы жизнь вынула, только бы тебе остаться!

Женщина без лица недоступной слыла, ничьей воле не подчинялась. О ней говорили много, а знали мало, и страх перед ней был такой, что словами не передать. Находились смельчаки, на рандеву напрашивавшиеся, но их за своеволие не любили и даже церковь вне кладбища хоронила. Слышала я, кое-кто в прятки с ней играть пытался, но в основном, кто к Женщине без лица обращался, на колени падали и пощады просили. Но в эту очередь я не торопилась: понимала, что собеседника уважать должны, иначе разговор не получится..