Истории СССР (СИ)

По этому счастливому стечению обстоятельств я стал вхож в БДТ, как секретарь ОК КПСС… Нет, как Генеральный секретарь ЦК КПСС… Нет. Там бы было много помпы. Меня мои ученики принимали без поддельного пиетета, с добрым радушием, с горячим кофе из зёрен в кафе главного фойе, с улыбкой дружеского радушия. Я мог в любое время прийти и быть пропущенным на генеральную репетицию для родственников, меня могли проводить за кулисы и познакомить с выдающимся актёром, могли показать как готовит декорации художник Эдуард Кочергин. Конечно, основанием для такого приоритета было и то обстоятельство, что я преподавал у студентов курса Георгия Александровича Товстоногова в институте, должен был присутствовать на их учебных занятиях и репетициях, снимался со многими из артистов в павильонах Ленфильма, но… Без компании моих дорогих учеников Бори и Толи я бы никогда не ощутил этой свободы и беспечности закулисья, которое возможно испытать только в стране чудес, когда тебе позволили потрогать любую игрушку.

На спектаклях в БДТ создавалась такая магия зазеркалья, что во время действия было страшно кашлянуть или, не дай Бог, уронить театральный бинокль, нарушив таинство театрального обряда. А пройти за кулисы после спектакля и пожать руку или подарить цветы казалось мне нелепым, настолько я верил в созданный актёрами образ. После «Истории лошади» ленивому конюху Жоре Штилю хотелось отомстить за издевательство над «Пёстрым» и дать пендаля, а Евгения Лебедева, этого «Пёстрого» сыгравшего, ласково похлопать по плечу. После «Смерти Тарелкина» я вытягивал руки по швам перед Его превосходительством, Кириллу Лаврову на теннисном корте было неловко тянуть руку для приветствия, после того как увидел его Астрова в «Дяде Ване».

Меня не вылечить от того чувства гипнотического погружения в мрачную эпоху Фёдора Достоевского, которое я пережил, побывав на спектакле «Кроткая» Льва Додина. Атмосфера малой сцены обволакивала зрителя и делала его соучастником происходящего. Я несколько раз порывался дёрнуть за рукав Олега Борисова, душившего своей молчаливой тиранией маленькую и беззащитную жену Наташу Акимову.

Эквивалент стоимости посещения БДТ был так высок, что попросив у своих ребят два билета на спектакль «Ревизор» для инспектора Исполкома по жилищно-кооперативному строительству моя очередь на покупку квартиры сократилась с пяти лет на шесть месяцев. За билетами в театр люди стояли ночами, отмечая номер своей очереди чернильной татуировкой на руке.

Я так и не понял эту тайну, которая позволяла в театре совершенно легально рассаживать на приличные места приглашённых людей. Скромный от природы, я старался забиться в укромный уголок зрительного зала и оттуда следить за происходящим. Мне так не хотелось обижать моих добродушных и щедрых ребят и отказываться от кресел в первом ряду, где я чувствовал себя, как прыщ на лбу важного господина, на который, отвлекаясь от действа, смотрел весь зал в монокль и судорожно вычислял, какой чудак занял сегодня такое почётное место. И по какому, собственно, праву?!

Борис Контребинский стал директором БДТ имени Г.А. Товстоногова и много лет руководил прославленным театром. Иногда я заходил к Боре и мы вспоминали наши лучшие денёчки. Однажды он порадовал меня необычным спектаклем. Боря организовал гастроли Славы Полунина с его сказочным спектаклем «Снежное шоу».

Анатолий Геннадьевич Иксанов стал директором Большого театра России и, успешно завершив его многолетнюю и многотрудную реставрацию. Государственных денег на реставрацию не хватило и к финансированию были привлечены новые русские олигархи. Вложив свои деньги, они подумали, что могут считать Большой театр своим домашним клубом, а их жёны жарко спорили и обсуждали репертуар и исполнителей. Толя против этого восстал. Театр — это театр. Большой театр — это очень большой театр. Такого взгляда на суть вещей Толе не простили. За год до окончания его контракта, за несколько дней до премьеры «Евгения Онегина» министр культуры России Мединский снял с работы Анатолия Иксанова. Занавес падает.

Щелкунчик

Под новый год окно нашего подвала наполовину засыпало снегом. Пока дворники не расчистят тротуар, света белого не было видно. Крысы зимой наглели и лезли греться из своих нор поближе к нашей печке. Дома сидеть без родителей было страшно. Диктор по радио, заглушая скребущихся крыс, рассказывал постановления партии и правительства и от этого чувство одиночества усиливалось и мне делалось ещё страшнее.