Истории СССР (СИ)

Английская школа на улице Мира входила в число десяти блатных заведений города Ленинграда. Попасть туда было немыслимо. Мои дети туда попали. Решался вопрос о приёме в Смольном у второго секретаря ОК КПСС. Дроссельмейстера Ходырева. За пять лет до этого я начал искать к нему пути подхода и подкопа. Английский язык решает в жизни человека многое, но не всё. В школе совершенно не занимались спортом и музыкой. Пришлось устроить детей в музыкальную школу и в спортивные секции Дворца пионеров. Флейта, пианино, теннис, плавание, фигурное катание. Слышался слабый стон. Потом слёзы. Потом проклятия. Загородные вылазки в воскресный день в Сестрорецк, Гатчину, Петергоф или Царское село, прогулки на лодке или верхом на лошадях, приводящие в восторг детей моих товарищей, трактовались в моей семье, как каторга. Обучение и воспитание по доктору Споку были отнесены к проявлениям тирании. А что же доктор Спок? Доктор Спок рекомендовал отпустить детей во двор, в гости к товарищам, а самим «воспитательницам» собраться за чаем и обсудить новости кино.

Под новый 1982 год, когда Оле исполнилось пять, а Тиме девять лет мой папа повёз их в Москву, на Кремлёвскую ёлку. Московское начальство наградило его дефицитными билетами и папа с мамой были счастливы. Как ни странно, это встретило бурю негодования со стороны мамули и бабули. Но я проявил твёрдость. В Кремле детям показали балет «Щелкунчик». Но восторг вызвали не чудеса Гофмана, а набор шоколадных конфет и сливочных вафель в пластиковом пакете со звездой.

По воскресениям мы с детьми часто ходили в кукольный театр на Невском. Или в кино. Однажды билеты в кино купила бабуля и повела детишек в культпоход со своей подружкой тётей Таней. Пришли они с хохотом до колик в животе. Фильм про Робинзона оказался французской комедией и дети восторженно таращили глаза на голых тёток. Ну, подумаешь — невидаль. В баню-то все ходим.

Прошло три года. Ещё тысяча дней, тысяча завтраков, обедов и ужинов. Несколько смен пар обуви, пальто, штанов и колготок. Жена, поработав инженером в ПТУ, запросилась на блатное местечко. О чудесах моих Смольнинских дружков она уже была хорошо осведомлена и как старуха из «Золотой рыбки» А.С. Пушкина, лелеяла коварные замыслы. Мало ей было поездок в Венгрию и в Болгарию, мало было одеваться в Голубом зале, хочет стать «вольною царицей». Не забыла и про своего подросшего братца. По просьбе бабули я устроил братца мясником, а сестричку Наташеньку в Смольнинский учебный центр, где два дня работали, а три готовились к учебным занятиям. Оставалось время полюбоваться городскими пейзажами и посетить кружок кройки и шитья в Доме учёных.

Как гром среди ясного неба, ушли в вечность мои родители. Дети мои утрату пережили легко. Теперь, когда они хорошо бегали на своих ногах, помощь бабушки и дедушки были не так ощутимы. Тем более я, который давно чувствовал себя самостоятельным и почти всемогущим, было трудно сразу осознать, что на Земле я остался один.

На свой день рождения Тима приглашал друзей и девчонок из школы, его мама пекла пражский торт и мы устраивали пир. Бальные танцы проводились в детской. Тима закончил музыкальную школу и готов был бросить секцию большого тенниса. Его тянули посиделки с дружками и иллюзорные мечтания о стране благоденствия. Оля посещала школу искусствоведения в Эрмитаже и терпела издевательства одноклассниц, уже с успехом осваивающих кальяны и шесты в саунах новых русских. В канун Нового года я вёл семью в Мариинский театр на балет «Щелкунчик» и, вдохновлённый победой добра над злом, приглашал к новогоднему столу и пылающему камину. Семейный Новый год был для меня магическим таинством. Даже в голодные годы бандитского переворота на столе в моём доме расстилалась скатерть-самобранка.