Истории СССР (СИ)

На пятый год работы в институте со мной снова приключился скандал. Ай-ай-ай, до чего же я неугомонный скандалист. На одном заурядном партийном собрании генерал Лёзин, охренев от лицемерия, выступал с докладом и говорил о достижениях ГЛАСНОСТИ. Подытожил он бодрым призывом говорить всем Правду, только правду, ничего кроме правды! И можно прямо ему в глаза. Я уже имел приглашение от Михалкову на длительную работу в Китае, на съёмках «Урги» и искал повода уйти из института. Повод был найден мгновенно. Я взял слово и сказал генералу Лёзину в лицо, что он с сотрудниками своей кафедры военно-патриотического воспитания своим невнятным бормотанием в аудитории перед слушателями об успехах воинов-интернационалистов в афганской войне дискредитируют само понятие патриотизма, а приписками несуществующего руководства курсовыми проектами слушателей — понятие чести и совести члена коммунистической партии. Собрание честных и принципиальных коммунистов института онемело. Первым слово взял ректор и скупо похвалил меня за партийную принципиальность. Потом размазал это по стеклу, упрекнув в резкости и голословности. Потом очнулся от шока и генерал Лёзин и вытолкнул к трибуне доцента Гончарова. Этого выползка я принял на работу по просьбе нашего общего приятеля из Горкома партии Миши Губкина. Он был изгнан за клевету на ректора института физкультуры Агеевца В.У. и я не мог отказать товарищу по партии. Как ни странно, на мерзопакостные помои бывшего кагэбэшника, пойманного за воровство денег у друзей, выплеснулся шквал трезвой и принципиальной полемики, раскрывающей скоропалительный заговор чёрных полковников с военной кафедры. Правда тон задавала женщина, сын которой погиб в авиационном полку под командованием генерала Лёзина. Она горячо упрекала генерала в развале армии, в насаждении дедовщины, в криминализации жизни в стране. Говорила, что директоров школ больше интересует метод создания банд, чем победа школы в социалистическом соревновании. Меня уже разбирал хохот и, написав ректору заявление о творческом отпуске, я улетел в Китай.

В Пекине я быстро догадался, что в Китае живут китайцы. Чуть позже я осознал, что китайцев там живёт очень много. Моё естественное желание вступить в половую связь с китаянкой, было грубо пресечено (в 1990 году в Китае за прелюбодеяние с иностранцем полагался расстрел) и заменено душистым жасминовым чаем. Это вам не Шанхай. Но я добрался и до Шанхая. Это настоящий Китай, с куревом, китаянками и китайскими пряностями. Роскоши в Китае я видел немного, поскольку провёл полгода на сопках Манчжурии, организуя для съёмок Никиты Михалкова лошадей, овец, быков и прочих баранов.

Монтировал «Ургу» Михалков в Париже, под боком у продюсера Мишеля Сейду. Без него в Китае сделали огромный перерасход. Отпив винца от дюжины бутылок 1812 года в «Максиме» по случаю визита офигевшего от несметного богатства президента «Чара-банка», я вернулся в серый и промозглый Ленинград.

Ректор принял меня в распростёртые объятия и назначил проректором по учебной работе. За время моего отсутствия он много сил потратил на борьбу с интриганами, подсиживающими его на законном месте и был рад моей поддержке. Людей, сделавших мне добро, я не предавал никогда, предателям отвечал троекратно. А то, как ректор поймал Ваню Ганжу, принесшего на меня кляузу от тех же выползков с Ленфильма, которые перекрыли мне выезд в Париж, я не забуду до конца своих дней.

Вялый штурм ГКЧП, обгадившихся придурков с трясущимися руками, 19 августа 1991 года помог шпане захватить инициативу в свои воровские руки и выдать, как и в 1917 году, желание жалкой кучки братков выпить и закусить на чужой счёт, за волю народа. Народ заслуживал лучшего, но спал. И видел сны.

Оживились предприимчивые граждане, пекли пирожки, торговали на рынках выращенной на подоконнике редиской, играли в магазин и дочки-матери. Бандиты поставили их на счётчик, заставили работать на себя. Несогласных — отстреляли. Тем временем, Ржавый Толик с американскими консультантами оформили по просьбе мстительного царя Бориса все недра и недвижимость на верных и смышленых друзей, семь еврейских гениев взяли бразды правления Россией, а восставших народных депутатов Борис Николаевич Ельцин расстрелял в центре Москвы из танка. В русском языке появилось новое англоязычное словцо — киллер, заменившего русское — убийца. Убийство приняло в обществе экстравагантный, героический оттенок. Киллер стал модной профессией. Началась необъявленная гражданская война, война между красными и зелеными, между червонцами в рублях и сотнями в долларах, между комсомольцами и коммунистами. Страну присвоили, коммунистов — запретили! В пылу борьбы, спаявшись с абреками, ранили в сердце мои любимые и меня. Ранили смертельно. Лес рубят, щепки летят. Я уволился из института и уехал залечивать раны в Москву, работать в ТРИТЭ у Никиты Михалкова. Но это уже другая история.

Сталкер