История Англии

4. Подпишет ли этот закон король Карл, поклявшийся Страффорду, что парламент не коснется и волоса на его голове? Епископы, поддавшись всеобщей панике, пришли сказать Карлу, что у него, как у короля, должно быть две совести: одна публичная, другая частная. Вокруг Уайтхолла собирались лондонские толпы и вели себя столь угрожающе, что придворные-католики исповедались, а самые храбрые из капитанов готовились умереть, защищая лестницы и коридоры старого замка. В воскресенье шум усилился; около девяти часов вечера король подписал. «Если ничего, кроме его жизни, не может удовлетворить мой народ, я должен сказать: Fiat Justitia! (Да свершится правосудие!)»; Страффорд проявил благородство и, хоть и застигнутый врасплох отступничеством короля, написал ему, что с радостью отдает ради него свою жизнь. Но говорили, что он пробормотал: «Не доверяйтесь ни властителям, ни сынам человеческим, ибо нет в них спасения». На пути к месту казни старый архиепископ Лод, сам узник, подошел к окну, чтобы благословить своего друга, который умер с такой мужественной простотой, что лондонские подмастерья хранили уважительное молчание. Так ушел из жизни этот выдающийся человек, единственное преступление которого состояло в том, что он желал, чтобы парламент помогал монархии, а не подавлял ее. Начиная с этого судилища, можно сказать, что король в Англии перестал быть государством, потому что Страффорда сочли изменником по отношению к стране как раз из-за его верности монарху.

5. Приговорив Страффорда, парламент устранил единственного человека, который был способен превратить английскую монархию в авторитарную систему правления, образец которой дали Европе Испания и Франция. Чтобы сделать победу абсолютизма навсегда невозможной, теперь нужно было запретить королю править, подобно тому как его отец и он сам в течение долгих лет обходились без парламента. Слабость избираемых представительств, когда они вступают в борьбу с постоянной исполнительной властью, состоит в том, что она может их распустить. Поэтому их единственное средство защиты — навязать исполнительной власти твердо закрепленные способы и даты созыва. Пим и его друзья вынудили короля подписать: 1) акт, обеспечивающий регулярный созыв парламента, по крайней мере раз в три года; если на третий год король все еще упорствует, созыв может состояться и без его участия; никакой парламент не может быть распущен, не «прожив» пятьдесят дней, или отсрочен более чем на три года; 2) акт, лишающий короля возможности взимать налоги без одобрения парламента. Больше не будет никакого Tunnage and Pounage

, никакого ship money — в общем, никаких не одобренных налогов; 3) власть короля в его же совете была изрядно уменьшена, и прерогативные суды (Звездная палата, Совет севера и т. д.) уступали место судам обычного права. В частности, были упразднены церковные суды Высокой комиссии, которыми Уильям Лод пользовался против пуритан. Закон одержал верх над королем.

Джон Хэнкок. «Английский ковчег». В «ковчеге» размещены две палаты парламента и ассамблея богословов, роялисты гибнут в морской пучине. Сатирическая гравюра. 1646

6. Религиозная проблема была более сложной, чем политическая. Большинство парламентариев сходились лишь в одном: будучи протестантами, все они боялись папистов. Но многие ненавидели и епископов Лода, которые пытались привести англичан к ритуализму; другие все еще были привязаны к прежней иерархии. Первые хотели вырвать из Церкви епископат с «корнями и ветвями»; вторые, приверженцы епископов и Епископальной церкви, обладали преимуществом: они были гораздо более сплоченны, чем их противники. Среди противников епископов на самом деле надо выделить эрастианцев, последователей немецкого богослова Томаса Эраста (1524–1583), которые в мирских делах подчиняли Церковь государству и заменяли епископов светскими уполномоченными; пресвитериан

, сторонников религиозной демократии на манер шотландской или женевской вместе с их старейшинами и синодами, и, наконец, сектантов — конгрегационалистов или индепендентов (независимых), которые утверждали, что Бог пребывает с каждой группой верующих, и таким образом становились, несмотря на свою крайнюю узколобость, невольными предвестниками свободы совести.