Есть и другие важные источники библейского текста. Цитаты в произведениях раннехристианских писателей могут подсказать нам, с какой формулировкой был знаком тот или иной автор — и она может отличаться от той, какая дошла до нас в сохранившихся манускриптах. Иногда она может отразить утраченную традицию. Но тексты цитировались по памяти, и более того, в первых веках христианской эры за проповедником все еще признавалось право слегка импровизировать на основе записанного текста (об этом говорилось в главе 10) — оттого и могли появиться различия, и всегда сложно узнать, сколь великую роль могли играть эти причины. Тем не менее кое-где мы можем установить характерное прочтение.
Еще один источник — древние переводы Библии. Они существуют на многих языках: это латынь, сирийский, коптский, армянский, грузинский, церковнославянский и даже (как отмечалось выше) готский. И если мы где-то встречаем отклонение от знакомого нам греческого текста, то никогда не следует забывать о том, что переводчик, возможно, располагал другим текстом — а не менял тот, который известен нам. Древние переводы часто известны как «версии». И компетентный текстолог должен непременно знать несколько языков.
Кроме того, среди источников есть и амулеты — краткие пассажи из Библии, предназначенные для того, чтобы носить их на шее как оберег от злых сил, – и копии Евангелий, сделанные для предсказания будущего, с отметками напротив соответствующих стихов. Как и лекционарии, это неполные Библии, но всегда остается возможность, что в них сохранены подлинно древние варианты текста.
В современных печатных изданиях Нового Завета всегда представлен разноплановый текст, прошедший критику, иными словами, тот, который, по мнению редактора (или, как правило, совета редакторов), является самым древним из многих прочтений, часто засвидетельствованных в том или ином случае. Часто это — вопрос интуиции, но есть и широкие общие принципы, которые можно применить. Например, там, где в двух манускриптах сохранены разночтения, критик предпочтет тот манускрипт, в котором меньше признаков того, будто в него вносили перемены — возможно, потому, что там эти перемены не так бросаются в глаза, а может быть, документ кажется менее ортодоксальным, если рассматривать его уже из нашего времени. Это похоже на «принцип непохожести», о котором я рассказывал в главе про изучение Евангелий — когда мы склонны полагать, что изречение подлинно принадлежит Иисусу, если не можем счесть правдоподобным то, будто его придумал кто-то еще, поскольку оно отличается от всего, что ранняя Церковь хотела бы ему присвоить. С текстами все примерно так же: если в какой-либо из версий изречения присутствуют своего рода острые углы, а другая звучит мягче, то мы можем решить, что острые углы просто сгладили — ведь никто бы не стал брать изречения, сказанные со спокойным и мирным тоном, и вносить в них лишние шероховатости, а вот в то, что эти «неловкие моменты» вполне можно было убрать, поверить легче.
В главе 8 мы привели в пример два Евангелия — от Марка и Матфея — с разными версиями ответа Иисуса некоему человеку, спросившему, как обрести вечную жизнь:
Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог.
И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог[55]
.Принцип непохожести говорит нам о том, что версия Марка, скорее всего, восходит к словам самого Иисуса: формулировка в Евангелии от Матфея как будто смягчает изречение, в котором Иисус резко проводит разницу между собой и Богом, в то время как ранняя Церковь, напротив, стремилась выдвинуть идею его единства с Богом. И если бы кто-то в ранней Церкви встретил версию Матфея, никто бы и не подумал исправлять ее на явное отрицание божественности Иисуса, звучащее в Евангелии от Марка; а значит, именно у Марка, скорее всего, сохранена изначальная версия изречения.
Тот же принцип действует на том уровне, когда мы определяем, какая из версий пассажа с большей вероятностью соответствует изначально записанным словам. В начале Четвертого Евангелия мы читаем: