Это имело огромные последствия для практики благочестия, если учесть, сколь много внимания Церковь в эпоху позднего Средневековья уделяла «благим делам»: к ним, например, относились, паломничества и посещение мессы, но прежде всего — уплата денег в церковную казну, скажем, путем покупки индульгенций. И Лютер главным образом представлял себе именно эти дела — а не благие деяния в более общем плане, связанные с ведением нравственной жизни. Он развивал идею, которая действительно присутствует в Послании к Римлянам (впрочем, есть и иной взгляд: см. главу 7, где говорится о «Новом воззрении» на апостола Павла), а после получила уточнение в трудах Августина Блаженного, которого, в этом отношении, тоже можно считать одним из отцов Реформации. Но Лютер усмотрел в таком представлении ключ ко всему богословию в целом, и, несомненно, ко всей жизни, так что «оправдание благодатью через одну только веру» стало центральным пунктом лютеровской Реформации.
Идея влекла разные богословские трудности, и проявилось это довольно быстро. Она могла легко увести в антиномизм, теорию, согласно которой уже неважно, как ведет себя человек, оправданный через веру — и Лютер сразу же отверг это следствие, но его, несомненно, можно было в нем упрекнуть, как упрекали апостола Павла («И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых» [Рим 3:8]){456}
. Она могла привести и к теории двойного предопределения — убежденности в том, что Бог избрал неких людей к тому, чтобы наделить их Своей праведностью, и тем самым, должно быть, отверг других независимо от их моральных качеств: к такому выводу последовательно приходил современник Лютера, творивший в более позднюю эпоху, Жан Кальвин (1509–1564). И она могла привести к индивидуализму, при котором верующий уже не считал должным принадлежать к Церкви как к видимой массе людей, поскольку сама Церковь уже не представляла для него, оправданного верой, никакой необходимости. Все эти опасности таились во тьме, а с развитием Реформации появились, и их требовалось либо принять, либо отвергнуть. Но самому Лютеру идея оправдания благодатью через веру принесла облегчение от моральных терзаний, от которых он очень страдал, и Бог в ее свете предстал милосердным и любящим. Благодарность за спасение заменила скрупулезные моральные усилия, уверенность пришла на смену страху и сомнениям в том, что он будет спасен. Люди не могли совершить ничего, что угодило бы Богу, сколь бы благими ни были их поступки — но этого и не требовалось, поскольку Бог даровал спасение свободно, и за него не нужно было ничем платить. В этом и кроется изначальная суть лютеровской Реформации.Идея Лютера повлияла на изучение и истолкование Библии в двух значимых аспектах. Во-первых, она означала, что важный текст Священного Писания мог ниспровергнуть церковные авторитеты, если Церковь учила не тому, о чем гласил текст. А поскольку Церковь настаивала на том, что благие дела необходимы для спасения, это шло вразрез со Священным Писанием, а значит, кто-то непременно был неправ. Лютер не сомневался: ошибалась Церковь. Едва ли кому в Средневековье приходила идея именно в таком духе противопоставить слово Библии и учение Церкви. Во-вторых, упомянутый стих из Послания к Римлянам, Рим 1:17, дал новый критерий для истолкования всего Священного Писания, новый герменевтический принцип, в чем-то бывший сродни правилу веры из эпохи святых отцов, почти что новый символ веры (Хотя Лютер ни в коем случае не отвергал традиционные Символы). Библию надлежало читать в свете принципа оправдания.