История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Попытка провалилась. Вскоре арамеи неистовствовали во всей Ассирии, захватив все, кроме самого центра империи. Они ворвались и в Вавилон. Сын Навуходоносора, великого царя, потерял свой трон, уступив его арамейскому узурпатору.

Арамеи, как и дорийцы, не имели письменности. И так же, как Египет впал в хаос переходного периода, а темнота разлилась по Греческому полуострову, мрак растекся со старых хеттских земель и накрыл Месопотамию. Земли между двумя реками вступили в свое темное время – и на сто лет или около того в этой мгле не проступают очертания истории.

Сравнительная хронология к главе 41

Глава сорок вторая

Падение Шан

В Китае между 1073 и 1040 годами до н. э. династия Шан падает к ногам Чжоу

Далеко на востоке Ву Дин после шестидесяти лет правления передал трон своему сыну. Царство Шан несколько раз более или менее мирно переходило от брата к брату или от отца к сыну. Центром империи Шан была река Хуанхэ, и столица Шана оставалась в Инь.

Ко времени, когда царства Месопотамии начали разваливаться, китайское царство также находилось в кризисном состоянии.

То был совсем иной кризис, нежели тот, с которым столкнулись Навуходоносор и Тиглатпаласар. Владыки Шан и их народ не подвергались вторжениям неизвестных иностранных племен – врагами шанского царя стали двоюродные братья его собственного народа.

Западнее земель Шан в долине реки Вэй жило племя Чжоу. Они не были подданными царя Шана, хотя их глава – «князь Запада» – признавал власть шанской короны целованием. В конце концов, их земля лежала почти в четырехстах милях от столицы. Кости оракула путешествовали туда и обратно между «князем Запада» и дворцом Шан, поддерживая открытой тропу одного языка и одинаковых обычаев. Но знать Чжоу в первую очередь была верна своему собственному господину, а не далекому монарху Шан. Когда вспыхнуло восстание, они ждали приказов только от «князя Запада».

Древние хроники поясняют, что цари Шана сами вызвали к жизни этот мятеж. Они отбросили мудрость – а именно мудрость (а не военная мощь, как на западе) была основанием их силы.

При императоре Ву И, пятом правителе после Ву Дина, проявились первые признаки распада. Императора, по словам Сыма Цяня обвиняли, в основном в том, что он был против богов: он создавал идолов, «называл их именами небесных богов» и много играл с ними. Когда он победил, то высмеял богов как паршивых игроков.

Шан и Чжоу

Это было серьезным нарушением его царских обязанностей. При все возрастающем весе ритуала костей-оракулов царский двор стал центром пророческих откровений предков для живущих. Все вопросы к праотцам направлялись от имени царя; он был проводником посланий от божественных сил, и для него издевка над этими силами была недопустима.

Вскоре последовало наказание за преступление: Ву И ударила молния, когда он находился на охоте. Ему наследовал его сын, а затем его внук, при котором, по словам Сыма Цяня упадок в стране еще более усилился. Затем трон унаследовал его правнук Чжоу[133]

, и власть в Шане пошатнулась.

Чжоу была дарованы многие достоинства – Сыма Цянь отмечает его силу, интеллект, четкую речь и быстрый разум. Но новый царь использовал все эти дары во зло. «Его знаний было достаточно, чтобы противиться увещеваниям, – пишет Сыма Цянь, – а его речь была убедительной, чтобы прикрывать дурные дела… Он считал всех ниже себя. Он обожал вино, был неумеренным в удовольствиях и безумно любил женщин». Любовь Чжоу к вину и удовольствиям привела к росту налогов, чтобы он мог содержать свои охотничьи угодья и парки для игр и развлечений; его любовь к женщинам привела его под власть жестокой и деспотичной куртизанки по имени Да Цзи, чьи слова стали единственными, которые он слышал. Его любовь к зрелищам стала такой всепоглощающей, что он выкопал пруд и наполнил его вином, развесил вокруг мясо, имитируя лес, и «заставлял голых мужчин и женщин гоняться друг за другом» вокруг пруда в этом лесу.²

Причудливые фривольности обернулись жестокой тиранией. Знатных вельмож, заподозренных в нелояльности, укладывали на раскаленную решетку. Чжоу зажарил одного своего придворного, а другого завернул в полосы мяса и подвесил сушиться. Когда его дядя стал увещевать его, царь ответил, что, так как сердце умного человека имеет семь камер, ему нужно глянуть на сердце дяди, прежде чем воспринять его совет – и привел свою угрозу в исполнение. Его жестокость все усиливалась, так что «уже не знала края». Аристократы – «семьи сотни фамилий», к тому же знатных – были «переполнены негодованием и ненавистью».