История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 2: философия XV-XIX вв.

Однако то же самое справедливо и для жизни в целом, коль скоро признано, что вся она должна быть покаянием. Лютер противится этому логически неизбежному выводу, но его делают лютеровские последователи. Цюрихский реформатор Ульрих Цвингли, много размышлявший над уделом наемного ландскнехта (наемничество и ранняя смерть на войне были давним бедствием Швейцарии), печалится о том, что слишком многие люди прекращают свое существование в “сомнении и грехе”, не исполнив дела покаяния. От Бога, утверждает он, не только совесть, но и известное время земной жизни, в течение которого совесть должна очистить загрязнившуюся душу.

Безусловное достоинство жизни — не в ее радостях и усладах (такой взгляд на вещи не выстоял бы и дня в эпоху высшего напряжения аскетически-религиозного сознания); жизнь ценна как поприще душевного исправления, — ценна, даже если она безрадостна и невыносима: жизнь есть небесное поручение, которого не может попирать ни сам живущий, ни другие люди, ни полновластное в иных отношениях государство.

Таков трагически-парадоксальный ход мысли, посредством которого жизнь и независимое распоряжение собственными силами впервые вводятся в сферу универсальных, священных и неотчуждаемых прав. Это понимание утверждается у нидерландских протестантов, подхватывается английскими индепендентами и получает отчетливое выражение в государственно-правовой концепции Джона Локка (1632-1704). Ни один из людей, читаем мы в его первом трактате о государственном правлении, не должен наносить ущерба жизни и здоровью другого, “ибо все люди созданы одним всемогущим и бесконечно мудрым творцом; все они слуги одного верховного владыки, посланы в мир по его приказу и по его делу; они являются собственностью того, кто их сотворил, и существование их должно продолжаться до тех пор, пока ему, а не им это удобно”²⁵.

(в) Но если жизнь и свободное распоряжение своими силами получают христиански обоснованную правовую защиту, то в ней нельзя отказать и свободному распоряжению имуществом, что составляет самый существенный, самый проблемный аспект права собственности.

Религиозные лидеры плебейских революционных движений XVI в. (например, мюнстерские анабаптисты) доказывали, что право собственности несовместимо с Евангелием. При этом они чаще всего ссылались на наказ Спасителя о продаже имения и раздаче его бедным (Мф. XIX, 21). Соратник Лютера Филипп Меланхтон (1497-1560) находит строго реформационное возражение на эти рассуждения, удивительное по простоте, убедительности и скрытым смысловым возможностям. Суть возражения Меланхтона состоит в следующем: сам акт продажи и раздачи свидетельствует о том, что имущество уже было собственностью. Продать или уступить свое достояние может только тот, кто может также прожить и даже промотать его, ни у кого не спрашивая на то разрешения. Иначе добровольная жертва в пользу нуждающихся (а это главное, что имеет в виду наказ Спасителя)

была бы просто немыслима.

В самом деле, может ли раздать свое достояние христианин, который, выражаясь словами Лютера, “обязан повиноваться любезному господину и телом, и имуществом своим”? Можно ли (пусть в самых благочестивых целях) землю, взятую в аренду, или надел, предоставленный в пользование сельской общиной, или ценность, принятую на хранение? Нет, потому что все это еще не собственность! Покаянное, добродетельное, нравственно-религиозное обращение с имуществом предполагает полноту собственнического распоряжения, закрепляемую в праве.

Этот аргумент, найденный Меланхтоном и, конечно же, несовместимый с лютеровским жестким разделением “прав духа” и “прав плоти”, получает все большую определенность по мере развития идеи и практики протестантской мирской аскезы.

К середине XVII в. средневековое представление о благотворительности как подаянии (раздаче благ) вытесняется в протестантских странах идеей благотворительных инвестиций, т. е. вложения накопленных средств в предприятия, которые расширяют занятость и таким образом позволяют бедным и нуждающимся самим зарабатывать на жизнь. Но инвестирование — это такой акт, который в качестве своего непременного условия предполагает, во-первых, государственно-правовую защиту собственности от частных посягательств (иначе накопление невозможно), и, во-вторых, правовую защиту свободы собственнического распоряжения от вмешательства самого государства (иначе невозможно добровольное употребление имущества на пользу ближним, которого протестантское учение о вере и покаянии требовало уже с лютеровских времен).

Подведем итог всему только что сказанному.