И тут правительство пошло навстречу капиталистам. 22 сентября на заседании Главного экономического комитета по предложению председателя комитета Нальчикского было принято решение, которое должно было явиться программой деятельности правительства. Главный пункт решения гласил: "В случае нарушения соглашения со стороны рабочих могут быть закрываемы полностью или частью предприятия и распускаем весь или часть рабочего персонала"[472].
Правительство, таким образом, намеревалось сделать локаут основой своей рабочей политики. Срочно было поручено разработать в этом духе специальный законопроект.
Другой виднейший представитель промышленности Варвар на заседании Особого совещания по обороне 23 сентября обосновал полную законность и необходимость локаутов, выдвинув следующий тезис: "Никакой власти на заводах не существует, и поэтому единственным оружием борьбы с рабочим у заводчиков является закрытие предприятий"[473].
Варзар возражал даже против пункта проекта о закрытии предприятий промышленниками только с согласия правительства, ибо это ограничение по его мнению помешало бы хозяевам бороться против чрезмерных требований рабочих.
Горнопромышленники грозили локаутом во вседонбассовском масштабе. В Петрограде к октябрю были закрыты 40 предприятий. В октябре московские фабриканты хотели объявить локаут 300 тысячам рабочих. На Урале было закрыто 50 процентов предприятий. Накануне Октябрьской революции в Екатеринославе были выброшены на улицу 50 тысяч рабочих. Локаут разрастался до всероссийских масштабов.
Меньшевистские министры поддержали явных корниловцев. П. Н. Колокольников, товарищ министра труда и товарищ по партии социал-демократа Гвоздева, еще 26 июля на заседании Экономического совета прямо заявил, что Министерство труда признает за предпринимателями право на применение локаутов.
Ускоренными темпами шло наступление на социальные завоевания рабочего класса в революции. В начале сентября Главный комитет объединенной промышленности - один из важнейших организационных и экономических буржуазных центров - решил не оплачивать время заседаний членам совета, фабрично-заводских комитетов и членам совета старост. Этот удар по организациям рабочего класса явился завершением ряда решительных мер, предпринятых социал-демократом Скобелевым. Незадолго перед этим, при вступлении в министерство, он демагогически грозил отнять у буржуазии 100 процентов ее прибылей. На деле Скобелев попытался отнять у рабочих 100 процентов их завоеваний. 28 и 29 августа министр труда запретил заседания фабрично-заводских комитетов в рабочее время и вмешательство их в вопросы найма и увольнения, т. е. по существу ликвидировал фабрично-заводские комитеты. Так "социалистический" министр, замахивавшийся кулаком в сторону буржуазии, опустил этот кулак на голову рабочего класса.
Саботаж капиталистов быстро сказался в сильном сжатии производства. В металлургической промышленности во второй четверти года работали 42 домны, в третьей - 41, к концу же октября работали только 33 домны. Особенно резко сокращалось производство за период июль - октябрь. Добыча угля также падала катастрофически: в июле было добыто 119 миллионов пудов угля, в августе - 115, а в сентябре - 110.
На производительности труда сказались прежде всего военные мобилизации. Как раз в тех районах, где падение производительности было особенно сильным (Донбасс и Урал), среди рабочих чрезвычайно увеличилось количество женщин, подростков и военнопленных. По признанию самих капиталистов производительность труда военнопленных была вдвое ниже обычной, а на Урале и в Донбассе военнопленные с оставляли больше трети всех рабочих. Перебои с топливом и сырьем, ухудшение их качества, изношенность оборудования, отсутствие нужного ремонта, понижение квалификации рабочих - все это било по производительности труда. Закрытие предприятий только завершало срыв нормального хода производства. Характерно, что на предприятиях, где еще до Октябрьской революции управление перешло к рабочим, например, на Московском металлургическом заводе Гужона, производительность труда неуклонно поднималась.