История Индии

На голове у него был богатый тюрбан с плюмажем из перьев цапли, не пышным, но длинным. С одного боку тюрбана свисал неоправленный рубин размером с грецкий орех, с другого — такого же размера алмаз. Между ними, словно сердце, сверкал изумруд, по размеру гораздо больший. Его шаш (длинный кусок муслина, наворачиваемый на тюрбан. — Ред.) был обернут цепочкой с огромными просверленными жемчужинами, рубинами и алмазами. На шее висела цепь с самыми прекрасными жемчужинами (три двойных, таких больших я никогда не видел!). На локтях и предплечьях сверкали бриллианты различного вида, они охватывали запястья в три ряда^{261}

.

Бернье тоже был восхищен. «Несметное количество ювелирных изделий самого разнообразного вида и рода, из золота и серебра, а также громадное количество жемчуга и драгоценных камней всякого рода, больших размеров и высокой стоимости; не знаю, существует ли в мире государь, который имел бы их больше».

Несмотря на весь этот внешний лоск, возникало сомнение в подлинности благополучия Моголов. По сообщению Бернье о доходах Аурангзеба в 60-х годах, «он один получает больше, чем турецкий султан и король Персии, вместе взятые». Но расходы его, продолжал француз, тоже велики. Хотя прибыль со времен Акбара удвоилась (благодаря реформам Тодар Мала и за счет новых земель), расходы также выросли. Падишаха можно считать богатым, «если только не учитывать, что казначей, получающий крупные суммы денег одной рукой и одновременно вынужденный их раздавать другой, действительно вследствие этого богат»^{262}

. Что же касается золота и камней, это не доход, а дары, дань и трофеи, «добыча, взятая у древних князей и у раджей». Представляя огромную ценность, они не имеют практической пользы. Долгое время Индия была «пропастью, поглощающей золото и серебро», перерабатывавшей экономический потенциал в браслеты, ожерелья и прочие украшения.

Возникают также сомнения относительно численности имперской армии. Жан де Тевено, еще один французский путешественник в империи Аурангзеба, считал, что падишах и его мансабдары содержат трехсоттысячную конницу. Именно так сказано в его записях. «Говорят, что они и вправду оплачивают столь большое войско». Но небрежность мансабдаров в вопросах содержания военной силы известна. «Верно, что они едва могли должным образом содержать половину от того числа людей, которое им положено. Потому, когда Великий Могол собирается в какой-нибудь поход, его войско не превышает 150 000 конников. В армии очень мало ног, зато ртов 300–400 тысяч»^{263}.

Хуже того, размеры армии, как и государства, не всегда соответствуют ее мощи. Долгое правление Акбара (1556–1605) отмечено рядом громких и славных завоеваний, но их почти свели на нет мятежи и смуты. В 1600 году принц Салим, будущий Джихангир, попытался захватить Агру, пока Акбар усмирял Декан. В 1602 году он объявил себя падишахом. А в 1605-м, за несколько недель до смерти Акбара, установил колонну Ашоки в Аллахабаде и, между эдиктами Маурьев и восхвалениями Самудрагупты, дерзко вписал свою родословную. Абу-л Фазл, который числился теперь не только хронистом, но и полководцем, был отправлен объясняться с принцем, но по пути его хладнокровно убили по приказу Салима. И даже после этого и после примирения с отцом, когда Салим-Джихангир был утвержден в правах наследника, часть знати выступала против, предпочитая его сына Хосрова. Когда отец стал падишахом (его имя значит «Покоритель Мира»), Хоеров бежал на север, был осажден в Лахоре и принужден к сражению. Его захватили в плен и, по приказу отца, ослепили на месте.

«Верховная власть не терпит отеческих отношений, — пояснял Джихангир в своих назидательных, но ужасно наивных мемуарах. — Говорят, что государь не признает родства»^{264}. Атмосфера недоверия между отцом и сыном или между братьями — отличительная черта всей эпохи Великих Моголов. Она порождала внутренние кризисы и обходилась дороже любой внешней угрозы. О другом источнике бед Джихангира сказано в персидском стихотворении:

Из волчьего щеночка волк растет,Пусть даже он среди людей растет.