Потом случилась хиджра — исход, подобный тому, когда пророк Мухаммад ушел из Мекки в Медину. 30 000 мусульман бежали из Пенджаба, от правительства неверных, к своим братьям по вере в Афганистан. Большинство из них вскоре притащились обратно, без гроша и страшно разочарованные. Те братья в Индии, служившие в сипаях, которые отказывались выполнять приказы, пошли под арест. Движение помогло объединить многие ветви ислама и включить в политическую борьбу беднейшие слои мусульман. Благодаря Ганди народ поверил в то, что индусы и мусульмане могут бороться против британцев сообща. Но на самом деле индусы и мусульмане боролись не сообща, а просто одновременно{383}
.Идея образования халифата работала не на независимость Индии, а на независимость дар аль-ислама, исламского мира. Банди надеялся, что совместная деятельность укрепит связь между народами. На некоторое время это произошло. Движение несотрудничества, начатое Ганди и сторонниками халифата в середине 20-х годов, вскоре поддержал Конгресс, потрясенный зверствами в Пенджабе. Пора было проводить долго откладывавшиеся реформы Монтегю — Челмсфорда.
Индийское влияние в правительстве возрастало на всех уровнях. Появился новый принцип, известный как диархия. Теперь повседневные вопросы — сельское хозяйство, здравоохранение, образование, местное управление — из центрального правительства передавались в управления провинций. В провинциях появились министры, которые избирались из местных законодательных советов и отчитывались перед ними. Сами же советы выбирали индийцы. Диархия означала, что названные вопросы передавались под контроль индийцев, с той оговоркой, что на решение министров мог наложить вето губернатор. Вдобавок в исполнительном совете при вице-короле место одного индийского советника заняли сразу трое, а центральный законодательный совет разделился на две палаты — законодательное собрание и государственный совет. В обеих большинство депутатов были выборными, но и здесь вице-король сохранял высшие полномочия.
До войны такие новшества вызвали бы сенсацию, но в 20-х годах их едва ли было достаточно. За заслуги во время войны Индии позволили отправить своих представителей на Версальскую мирную конференцию, ее включили в Лигу Наций. Национальные аппетиты Индии выросли, она уже не довольствовалась жидким питательным бульончиком конституционных уступок. Ганди удалось чуть не угрозами выжать из Конгресса слова признательности за реформы, это была скорее вежливость, чем благодарность. После Амритсара для Ганди, как и для большинства депутатов Конгресса, диархия означала неловкое извинение за «дайерархию». Кроме того, власть, данная вице-королю и губернаторам, практически сводила на нет тонкий налет самостоятельности. Что касалось новых должностей, то едва Конгресс снова объявил акцию несотрудничества, от них первых стали отказываться.
В сентябре 1920 года на собрании Конгресса в Калькутте Ганди, предлагая новую программу бойкота, уверенно заручился поддержкой большинства. К декабрю, когда состоялись выборы, пусть и оставался значительный раскол по группировкам, Конгресс был готов занять более жесткую позицию. Несотрудничество нашло такую поддержку на всех уровнях, что Ганди не без гордости пообещал сварадж через год.
В 1921 году Индию посетил принц Уэльский (будущий Эдуард VIII). Он прошествовал по улицам в полной тишине — сказывался бойкот. Земледельцы Уттар-Прадеша и других районов образовывали кисан сабхи (крестьянские союзы), чтобы отстаивать свои интересы. Заводские рабочие от Бомбея до Бенгалии устраивали забастовки и тоже объединялись в союзы. Среди десятков тысяч человек, брошенных на короткое время за решетку, оказались и двое Неру.
Но 1921 год закончился, а сварадж, который обещал Ганди, так и не наступил. Более того, Ганди, похоже, потерял контроль над ситуацией. Он рассматривал сварадж, как и сатьяграху, и в личном, и в общегосударственном смысле. Это слово можно перевести как «самоконтроль», «самостоятельность», «самоуправление». Политическая свобода вырастает из освобождения экономического и зависит от того, какие товары производятся, какие закупаются. Оно требует идеологического освобождения от западного материализма, личного освобождения от привычки к рабству и от засилья страстей. Ганди призывал прясть, всей страной крутить колеса прялок и носить одежду из кхади (домоткани). Его призывы казались странными на фоне общенационального подъема. Но он усматривал в этом дисциплину и средство достижения мировой гармонии. Короче говоря, у него были свои цели, как и у всех остальных. А пока приверженцы халифата взирали на полумесяц международного ислама, первые коммунисты Индии размахивали молотом марксизма, а социалисты, такие как Джавахарлал Неру, брались за серп крестьянских союзов. Индусы-ревайвалисты мечтали о Рамрадже (утопии «Рамаяны»), сикхи — о возвращении закона кхалсы. Практически любая каста и любой народ имели шанс проявить себя. Ганди в то время думал о спасении Человека.