Читаем История инквизиции полностью

Все это показывает, насколько епископская или легатская инквизиция были неудобны, даже в самых энергичных руках, насколько это судопроизводство было неправильно и неопределенно. В последующие годы мы находим несколько примеров употребления testes synodales, как, например, на соборе в Арле в 1234 году, на соборе в Туре в 1239 году, на соборах в Безье в 1246 году и в Альби в 1254 году, а равным образом в грамоте Альфонса де Пуатье, который в 1257 году убеждал епископов учредить этих свидетелей согласно канонам Тулузского собора. За эти же годы встречаются также и отдельные случаи инквизиции легатов.

В 1237 году инквизиторы Тулузы действовали с полномочиями легатов, как уполномоченные легата Иоанна Виенского; когда в том же году население Монпелье просило помощи Папы в борьбе против ереси, то последний послал Иоанна Виенского, поручив ему строго расследовать дело. Равным образом не были приняты во внимание права епископов в 1239 году, когда Григорий IX предписал тулузским инквизиторам следовать указаниям его легата. Однако само воспоминание об этих обязанностях легатов так скоро совершенно забылось, что в 1351 году флорентийские власти просили папского легата взять обратно жалобу, предъявленную им против аббата камальдульцев, так как республика никогда не допускала, чтобы ее граждане судились по таким обвинениям кем-либо другим, кроме инквизиторов. Когда в 1257 году инквизиторы Лангедока жаловались на инквизиторскую ревность авиньонского епископа, легата Зона, то Александр IV решил, что его легат не имел никакого права действовать так за пределами своей епархии.

* * *

Общественное мнение господствующих классов Европы требовало, чтобы ересь была во что бы то ни стало уничтожена; и однако, когда кончилось открытое сопротивление, желанная цель, казалось, была дальше, чем когда-либо прежде. Епископ и легат не были способны обнаруживать еретиков, прикрывавшихся плащом верности католичеству; а когда случайно открывалось гнездо еретиков, то консисторский судья обыкновенно не был ни достаточно подготовлен, ни достаточно ловок, чтобы вырвать признание у тех, которые выставляли себя совершенно во всем согласными с учениями Рима. При отсутствии открытой вражды к Церкви, было довольно трудно раскрыть тайные мысли сектантов; для этого нужны были специально подготовленные люди, единственным делом которых было бы исследование чужих убеждений; так как необходимость в этом становилась все более настоятельной, то два новых фактора помогли разрешению задачи.

* * *

Первым фактором была организация нищенствующих орденов, особенно пригодных на работу, которая была не под силу епископским судам. Учреждение этих орденов казалось вмешательством Провидения, пожелавшего дать для Церкви Христа оружие, которого у нее недоставало. Раз была сознана необходимость специальных и постоянных судов, исключительно назначенных для подавления ереси, то казалось естественным, что они были совершенно изъяты из-под влияния местных страстей и личных счетов, которые могли погубить невинного, или из-под влияния местной протекции, которая могла оказать покровительство виновному.

Если, сверх всего, следователями и судьями являлись люди, специально подготовленные для раскрытия и обращения еретиков, если они бесповоротно отреклись от мира, если, наконец, они не могли обогащаться и были нечувствительны к приманкам мирских наслаждений, то, казалось, беспристрастное и строгое выполнение ими своих обязанностей было гарантировано. С одной стороны, действительно, надо было охранять чистоту веры, с другой – можно было рассчитывать, что здесь не будет ни давления, ни бесполезных жестокостей, вызываемых частными интересами и личной местью.

Огромная популярность монахов обеспечивала им со стороны населения усердное содействие, на какое не могли рассчитывать епископы, обыкновенно находившиеся во враждебных отношениях со своими духовными чадами, а также и с могущественными баронами и сеньорами, поддержка которых была необходима. Конечно, нищенствующие ордены были особенно преданы папству, и они сделали из инквизиции могущественное орудие для увеличения влияния Рима и для уничтожения последних остатков независимости местных церквей. Но если эти соображения помогли в течение времени расширению их деятельности, то совершенно невероятно, чтобы они руководили учреждением в начале его. Таким образом, в глазах общества XIII века устройство инквизиции, врученной в руки доминиканцев и францисканцев, казалось естественным и даже неизбежным лекарством против зол, которые тяготели над этой эпохой.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Мировая история

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное