История инквизиции

Собор, бывший в Альби в 1254 году, постановил, что посещение дома заведомого еретика изменяло простое подозрение в сильное; а от Бернара Ги мы узнаем, что некоторым инквизиторам для осуждения было достаточно таких факторов, как посещение еретиков, подача им милостыни, указание им дороги и т. п. Но сам Бернар, соглашаясь с Ги Фукуа, не разделяет этого мнения, "ибо, – говорит он, – человек может делать все это из дружбы или из-за платы". "Сердце человека, – добавляет он, – глубоко, и трудно проникнуть в него", но инквизитор старается довольствоваться тем, что все, чего нельзя истолковать в пользу обвиняемого, должно рассматривать в неблагоприятном для него смысле. Безуспешно стали бы мы искать в целом ряде вопросов хотя бы один вопрос относительно верований обвиняемого. И это весьма знаменательно. Всю свою энергию инквизитор употреблял на то, чтобы получить показания касательно его внешних поступков. Отсюда естественно вытекало, что почти все представлялось на благоусмотрение инквизитора и что окончательное решение зависело от его настроения более, чем от доказательств виновности или невиновности подсудимого. Достаточно одного примера, чтобы видеть, от каких шатких улик зависела жизнь человека.

В 1234 году флорентийский купец в Париже, Аккурсио Альдобрандини, познакомился с несколькими иностранцами, с которыми он не раз беседовал и которым потом из простой вежливости кланялся при встрече; однажды он даже дал их слуге десять су. Когда он узнал, что его новые знакомые – еретики, он увидел, что погиб, так как поклоны его им могли быть истолкованы как выражение почитания, veneratio, а это было главным признаком ереси. Он поспешил в Рим и представил все дело Григорию IX, который потребовал от него залог и поручил епископу Флоренции произвести расследование о предках Аккурсио. Следствие, произведенное кардиналами Остии и Пренесте, дало самые благоприятные результаты; Аккурсио отделался епитимьей, наложенной на него папским духовником Раймундом Пеннафорте, и Григорий запретил парижским инквизиторам преследовать его.

При подобной системе самый набожный католик ни одной минуты не мог чувствовать себя в безопасности.

* * *

Несмотря на все эти усилия разрешить неразрешимое, было неизбежно, что в большинстве случаев только одно признание обвиняемого могло удостоверить факт; поэтому, чтобы избегнуть печальной случайности оправдать тех, от кого нельзя было добиться признания, измыслили новое преступление – "подозрение в ереси". Это открывало широкое поле для бесконечных тонкостей, которыми с увлечением занимались ученые юристы, делавшие из своей мнимой науки достойную соперницу схоластического богословия. Начали с того, что стали различать три степени подозрения – легкое, сильное и тяжелое; глоссаторы с увлечением трудились над определением количества и качества свидетельских показаний, обусловливавших одну из трех степеней подозрения, причем заранее принималось, что окончательное решение этого вопроса на практике зависело от благоусмотрения судьи. Нам теперь, конечно, покажется странным, как могло правосудие карать человека, против которого не было ни одной положительной улики, карать по одному только подозрению; но в глазах инквизитора было несправедливостью перед Богом и перед людьми отпустить безнаказанным человека, католицизм которого находился под сомнением. Это учение, как и многие другие, принятые инквизицией, проникло в уголовное право всех стран и в течение многих столетий искажало его.