Приятно от этих ужасов перейти к делу, возбудившему большой интерес во Фландрии в эпоху, когда деятельность инквизиции в этой стране стала столь ничтожной, что о конфискациях почти совсем забыли. Епископ Турнэ и викарий инквизиции осудили в Лилле известное число еретиков, которые были сожжены живыми. Они конфисковали их имущество, объявив движимость принадлежащей Церкви и инквизитору, а остальное – фиску. Городские власти Лилля смело вмешались и заявили, что одна из вольностей их города обусловливала, что ни один из граждан не может быть одновременно лишен жизни и имущества. Затем от имени детей одной из жертв они обратились с жалобой к Папе. Советники сюзерена, Филиппа Доброго Бургундского, потребовали предоставленные ему права на все конфискованное имущество, тогда как духовенство требовало восстановления правила о возврате движимости осужденного. Так как этот спор, где были заинтересованы три стороны, грозил перейти в долгий и дорогой, то согласились предоставить дело на усмотрение самого герцога. Последний, с редким благоразумием, при всеобщем одобрении, примирил стороны в 1430 году: он решил, что постановление о конфискации не имеет силы и что имущество осужденных должно перейти к их наследникам; он умышленно добавил, чтобы права Церкви, инквизиции, города и государства не нарушались ненарушимыми при всяком подобном случае, который, впрочем, нельзя предвидеть. Но в 1460 году, во время ужасного преследования колдунов Арраса, герцог проявил меньше бескорыстия: движимое имущество несчастных было присоединено к богатствам епископа, а их недвижимое имущество было конфисковано в пользу фиска, несмотря на заявления города, основанные на признанных за ним привилегиях.[121]
Эти массовые конфискации не только навлекали жестокие и незаслуженные бедствия на тысячи женщин и беззащитных детей, доведенных до нищенства, но они настолько парализовали общественную жизнь и повседневные сношения между собой людей, что трудно себе даже представить.
Нельзя было поручиться ни за одну сделку. Ни один заимодавец, ни один покупатель не мог быть уверен в правоверии того лица, с которым имел дело; мало того, кроме утраты права на владение в случае ереси, почти неограниченное право возбуждать процессы против умерших через много лет мешало всякому быть уверенным в завтрашнем дне и спокойно пользоваться своим благоприобретенным или унаследованным имением.
Давность относительно требований Римской Церкви была установлена в теории только столетняя, считая при этом не со дня совершения преступления, а со времени его раскрытия. Хотя некоторые юристы полагали, что дело против покойников могло быть поднимаемо в течение пяти лет со дня их смерти, другие, однако, утверждали, что для этого нет срока, и практика инквизиции показывает, что последнее мнение пользовалось большим уважением. В обыкновенных случаях церковная давность определялась в сорок лет; но, чтобы сослаться на нее, нужно было, чтобы собственник имения мог установить, что он никогда не подозревал прежнего владельца в ереси, и что он умер, пользуясь репутацией ничем не замаранного католика. В противном случае право на владение являлось спорным.[122]
Мы уже видели, что дела против покойников были пародией суда: защита там была невозможна и конфискация неизбежна. Дело Герардо Флорентийского показывает, насколько легко могли семьи разоряться вследствие подобных обвинений. Герардо был человек богатый и могущественный, принадлежал к одному из лучших и древнейших родов и был консулом в 1218 году. Тайный еретик, он на смертном одре, между 1246 и 1250 гг., подверг себя обряду еретикации. Казалось, об этом уже забыли, когда в 1313 году инквизитор Флоренции, брат Грималъдо, возбудил преследование против его памяти и выиграл тяжбу. Последовало осуждение, которое распространилось на его детей и внуков; все они были лишены имущества и подверглись ограничению прав как потомки еретика. В эпоху, когда подобные возмутительные вещи приветствовались как яркое свидетельство благочестивого рвения, никто не мог быть уверенным в завтрашнем дне; бедные и богатые одинаково жили под вечным страхом ограбления.[123]
Несколько иной, но столь же поучительный пример дает нам дело Жеро де Пюи-Жерме. Его отец был осужден за ересь при Раймунде VII Тулузском, который великодушно вернул конфискованные имения. Но двадцать лет спустя после смерти Раймунда ревностные агенты Альфонса отобрали их снова. Тогда Жеро обратился с жалобой к Альфонсу, который назначил расследование, но мы не знаем, чем окончилось это дело.