Даже тогда, когда не было ни одного доказательства, простое подозрение само собой превращалось в ересь в том случае, если подозреваемый не мог обелить себя, вызвав людей, которые согласились бы принять вместе с ним присягу, и в таком положении он оставался в течение года. В случае тяжелого подозрения отказ принести присягу превращал подозреваемого через год в еретика. Еретиком также, и достойным костра, считался тот, кто отказывался от исторгнутого у него признания.
Одним словом, костер заполнял все недостатки инквизиционного судопроизводства. Это был высший аргумент, ultima ratio, и хотя до нас дошло немного примеров казней, мотивированных только что указанными причинами, но не подлежит сомнению, что угрозы, так обоснованные, были очень полезны на практике, и что внушаемый ими ужас вырывал много признаний как искренних, так и ложных из уст тех, кто без этого оставался бы нем.
Была еще другая категория случаев, которая сильно занимала инквизиторов и в которой их судопроизводство устанавливалось крайне медленно. Толпы вынужденных к раскаянию насилием, темницей или страхом костра наполняли тюрьмы и страну, и в глубине сердца люди эти продолжали оставаться по-прежнему еретиками. Выше я упоминал о бывшей всегда настороже полиции святой инквизиции, упоминал о правильно организованном шпионстве за обращенными, свобода которых, в сущности, была условной и обрекала их на положение поднадзорных; и неизбежно число рецидивистов (или считаемых таковыми) было очень многочисленно. Даже в тюрьмах было невозможно изолировать всех заключенных, и часто раздаются жалобы на волков в овечьей шкуре, которые совращают товарищей по заключению. Человек, торжественное обращение которого было признано ложным, не мог больше никогда внушить к себе доверия; это был неисправимый еретик, обратить которого Церковь потеряла всякую надежду; всякое снисхождение к нему вело его только к окончательной гибели: его требовал костер. Однако надо сказать в похвалу инквизиции, что она не скоро ввела в практику ужасную теорию о рецидивистах, изложенную нами.
Уже в 1184 году Веронский декрет Папы Луция III предписывал, что всякий еретикрецидивист, то есть впавший после отречения в ту же ересь, должен выдаваться светским судам даже без нового допроса. Равеннский эдикт Фридриха II 1232 года предписывает предавать смерти всех, кто, впав снова в ересь, показал этим, что его обращение было притворным, с целью избежать наказания за ересь.
В 1244 году Нарбоннский собор упоминает о большом числе подобных случаев и, следуя указаниям Луция III, повелевает передавать виновных в руки светской власти без нового суда. В 1233 году Григорий IX ограничивается осуждением рецидивистов, число которых, по его словам, было огромно, на пожизненное тюремное заключение. Одним приговором от 19 февраля 1237 года инквизиторы Тулузы присудили к пожизненной тюрьме семнадцать еретиков-рецидивистов. На соборе в Таррагоне в 1242 году Раймунд де Пеннафорте указывает на различие в мнениях по этому вопросу и высказывается за тюремное заключение; в 1246 году собор в Безье, подтверждая аналогичные предписания, заявляет, что они согласны с заветами апостолов. Бывало даже, что строгость не заходила особенно далеко. В 1242 году Петр Селла ограничился тем, что предписал паломничества и ношение крестов, а в одном случае, бывшем в 1245 году во Флоренции, брат Руджиери Кальканьи наложил на виновного лишь незначительный штраф.
Но что делать с массой неискренне обратившихся? Этот вопрос сильно смущал и заботил Церковь. Как всегда, затруднение сначала было решено так, что это дело предоставили на усмотрение инквизиторов. В ответ на вопрос ломбардской инквизиции кардинал Альбано около 1245 года предоставил инквизиторам накладывать наказания, которые они найдут нужными. В 1248 году Бернар Ко с подобным вопросом обратился к нарбоннскому архиепископу; в ответ он получил, что, согласно апостольским наставлением, всех тех, кто вторично возвращается в лоно Церкви со смирением и покорностью, можно карать пожизненным тюремным заключением, но мятущиеся должны быть выдаваемы в руки светской власти.