История иудаизма

Обе школы могли пытаться (и, несомненно, пытались) убедить оппонентов в собственной правоте, и иногда им это удавалось: в Мишне зафиксирован ряд вопросов, по которым «школа Ѓилеля изменила свое мнение и стала учить согласно со школой Шамая». Разногласия двух школ как-то умудрялись сочетаться с принципом следования мнению большинства, так что истинный смысл Торы можно было определить голосованием мудрецов. Вполне возможной была ситуация, когда при голосовании не побеждали ни Шамай, ни Ѓилель; так было по вопросу об определении времени, начиная с которого женщин следует считать нечистыми в связи с менструацией:

Шамай говорит: всех женщин достаточно [считать нечистыми только] со времени [истечения]. Ѓилель говорит: [женщина считается нечистой] от [предыдущей] проверки до [нынешней] проверки, даже если [прошло] много дней. Мудрецы же говорят: ни по словам этого, ни по словам этого.

Века спустя раввины обеспокоились явной терпимостью мудрецов к мнениям, противоречащим их собственным. Наиболее ярко это беспокойство проявилось в традиции, зафиксированной не ранее IV века в Иерусалимском Талмуде, согласно которой в конце концов глас с неба (бат коль

) установил, что «закон всегда следует школе Ѓилеля, и любой, кто нарушает постановления школы Ѓилеля, заслуживает смерти». Тем сильнее подобная безапелляционность контрастирует с позицией самих школ Шамая и Ѓилеля, мирившихся с разногласиями [5].

Споры между школами, упоминаемые в источниках эпохи танаев, относятся главным образом к религиозным податям, соблюдению суббот и праздников, законам о браке и ритуальной чистоте. Но у обеих школ могли быть и другие интересы: мы не знаем, мог ли, да и хотел ли анонимный редактор Мишны (традиционно считается, что это был р. Йеѓуда ѓа-Наси) около 200 года н. э. записать все, чему учили мудрецы двумя веками ранее. Мудрецов отличало вовсе не внимание к каким-либо конкретным вопросам (все названные темы вообще широко обсуждались евреями в последние годы существования Второго храма), а любовь к спорам о мельчайших деталях, реализовывавшаяся в сообществах, где изучение Торы считалось самоценным. Методика обучения состояла в том, что ученики задавали вопросы, а учитель отвечал, используя логические умозаключения. Обязанностью учащегося было доскональное запоминание услышанного, и хорошая память весьма ценилась [6].

В Мишне сохранились имена (или прозвища, такие как Бен Баг-Баг или Бен Хей-Хей) примерно пяти десятков мудрецов, учивших между 200 годом до н. э. и 70 годом н. э., но от многих из них не осталось ничего, кроме единственного изречения; так, Бен Хей-Хею приписывается следующее поучение: «Вознаграждение соответствует степени страданий». Так как ни один учитель, судя по всему, не считался априори авторитетнее другого (мы уже видели это по спорам школ Ѓилеля и Шамая), танаи, как представляется, не проявляли никакого интереса к их биографиям (в отличие от ранних христиан, уделявших значительное внимание жизни Иисуса), и об их жизни мы почти ничего не можем сказать сколько-нибудь уверенно. Скрупулезная атрибуция того или иного поучения конкретному мудрецу (отличающая мишнаитские тексты, в свою очередь, от законодательных установлений Устава общины и Дамасского документа кумранского «яхада») служила, как представляется, цели более общего характера: описать процесс передачи учения от учителя к ученику, лежащий в основе всей традиции мудрецов [7].

В сообществе мудрецов была широко распространена уважительная форма обращения «рабби» («господин мой» или «учитель мой»). К концу I века н. э. она стала использоваться и как титул, прибавляемый к именам отдельных раввинов. Титул «раббан» («учитель наш») в источниках эпохи танаев редок и используется главным образом для обозначения раббана Гамлиэля или его потомков, очевидно, в знак почтения. Из предыдущей главы мы знаем, что Гамлиэль был вождем фарисеев, а его особый титул говорит о том, что фарисей мог одновременно быть одним из лидеров ученого сообщества мудрецов. Однако между мудрецами и фарисеями имеются явные различия. Фарисеи, напомним, толковали Тору в свете практически соблюдаемых древних обычаев. Мудрецы были столь же консервативны: так, они ограничили расстояние, на которое можно путешествовать в субботу, или, скажем, прибегли к юридической уловке, доказывая, что двор, куда выходит несколько домов, в субботу считается совместным владением, но эти постановления они принимали на основе устной традиции, передаваемой от учителя к ученику [8].