История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Однажды, находясь уже на острове св. Елены, он после обеда, вместе с сотоварищем своего изгнанничества, читал «Заиру» Вольтера и несколько сцен из «Эдипа», после чего зашел разговор о христианстве и церкви. «Что бы было тогда, – говорил он, – если бы я возвратился из Москвы победителем и триумфатором? – Тогда я, наконец, совершил бы полное отделение духовных дел от светских (и это столь невыгодно для его святейшества), так как смешение этих дел вносит в человеческое общество слишком много затруднений, и именно рукою того, кто призван быть источником согласия. Затем я поставил бы папу необычайно высоко: я окружил бы его роскошью и почетом до такой степени, что он не нуждался бы в светской власти. Я сделал бы его кумиром (un idole). Свою резиденцию он имел бы близ меня: Париж сделался бы главным городом христианского мира, и затем я управлял бы, наконец, миром как в политическом, так и в религиозном отношении. Это было бы новое средство крепче сплотить все союзные с империей государства и сохранить мир. Церковные собрания я созывал бы рядом с законодательными; мои соборы были бы представительством всего христианского мира, и папы были бы только их председателями. Я сам открывал бы и закрывал эти соборы, принимал бы и провозглашал их определения, как это делали Константин и Карл Великий. Это верховенство ускользнуло из рук императоров потому, что они совершили ошибку, предоставив папам жить слишком далеко от себя». Далее он говорил, что «он всегда находил желательным, чтобы религиозное руководство находилось в руках государя. Без такого руководства нельзя даже править; без него среди народа во всякий момент может быть нарушено спокойствие, нанесен ущерб его достоинству, его независимости». Такие речи отзываются отчасти французской философией того времени, отчасти крайним абсолютизмом Наполеон в то время находился на вершине своей славы, и при виде множества преклонявшихся пред ним государей у него вскружилась голова. Это был момент, когда он напоминал собою того царя Востока, который в безграничной гордости восклицал: «Это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства, силою моего могущества, и во славу моего величия». (Дан. 4:27). Наказанием для Навуходоносора было его сумасшествие; но на долю Наполеона выпало самое чувствительное для избалованного победами полководца наказание, именно полное поражение.

Впрочем, в это время душу императора занимал не этот цезаро-папистический план; его всецело занимал поход в Россию. Но даже и на пути в Москву пред его душой опять предносилась мысль – владеть «обоими мечами». Опасаясь, как бы англичане (как носилась молва) не похитили и не освободили папу, Наполеон приказал под строжайшим надзором перевести его в возможной тайне поближе к Парижу – в Фонтенебло. И вот несчастного старика посадили в черную карету и, сняв с него все знаки папского достоинства, повезли в новое место заключения.

Вскоре во Францию пришло известие о несчастном исходе русского похода, и этот исход в церковных кружках истолковывался, как суд Божий. Когда Пий VII произнес над императором отлучение, то Наполеон писал Евгению: «Разве папа не знает, что времена изменились? Неужели он думает, что отлучения могут приводить к тому, что у моих солдат будет вываливаться оружие из рук»? – «Господь Бог, – так пишет кардинал Пакка, – в действительности совершил так». Сам Наполеон впоследствии писал, что «солдаты не в состоянии были держать в руках оружие; оно вываливалось даже из рук храбрейших». Как он, так и многие набожные католики, видели в ужасных поражениях Наполеона на снежных равнинах России исполнение пророческого слова псалма: «Огонь и град, снег и туман, бурный ветер исполняют слово Его» (Пс. 148:8). 18 декабря 1812 года Наполеон в полночь возвратился в Тюльерийский дворец, и как раненый лев метался, не зная, что делать. Он понимал, что при этих печальных обстоятельствах действительное или даже кажущееся примирение с папой было бы для него весьма полезно, как в вицу католиков во Франции, так и в Германии; но теперь было трудно опять сойтись с папой. Он не ответил на собственноручное его письмо, и с того времени неоднократно позволял себе открытые выходки против главы церкви. Тем не менее, воспользовавшись случаем поздравить папу с новым годом, он 29 декабря написал к нему письмо. В нем он выражает свою радость дошедшему до него известию, что состояние здоровья папы теперь лучше, и уверяет его в своей дружбе; не смотря на все, что произошло между ними. «Быть может нам удастся достигнуть столь желанной цели – положить конец всем недоразумениям между государством и церковью. Со своей стороны я совершенно готов; все будет зависеть от вашего святейшества». Любезность достигла своего, и на это письмо последовал ответ с выражением желания начать новые переговоры, для чего из кардиналов была составлена особая комиссия.