История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

В то время как злополучный папа сносил эти телесные и духовные пытки, в Париже 17 июня 1811 года открылся церковный собор. Епископ тройский вначале произнес речь, в которой старался воздать должное императору и папе. Между тем уже все так привыкли слышать постоянные похвалы императору, что в данном случае эти похвалы пройдены были почти незамеченными; напротив, с удивлением все слышали, как епископ выражал глубочайшее почтение к папе. Речь эту, прежде чем допустить ее, тщательно прочитал кардинал Феш и вычеркнул в ней многие места; но епископ тройский не обратил внимания на его цензуру. Затем и сам кардинал Феш предложил собранию, по примеру прежних соборов, принести присягу в послушании папе. Император пришел в страшный гнев, как по поводу содержания произнесенной при открытии речи, так и по поводу этой присяги, которая, однако, была совершенно необходима, чтобы собор сразу не получил схизматического оттенка. По обычаю, Наполеон прежде всего излил свою ярость на своего дядю-кардинала; затем приказал «Монитеру» и остальным журналам хранить глубочайшее молчание касательно всего этого, но не удовлетворился и этим. По его приказу в первом же заседании собора министры исповеданий Франции и Италии в мундирах явились в собрание, и первый из них прочел императорский декрет, которым Феш назначался президентом собора, – причем требовалось установление особого полицейского бюро, которое, как и на некоторых прежних соборах, должно было поддерживать порядок; наконец оба министра объявлялись самостоятельными членами собора. Собрание было до крайности поражено упомянутым требованием, особенно по поводу ненавистного названия «полицейского бюро»; но оно подчинилось желанию императора и избрало членов для этого бюро, название которого оно изменило во «внутреннюю администрацию», хотя император продолжал официально называть его по-прежнему. Затем французский министр исповеданий прочел собору императорское послание. Оно исполнено было сильнейших нападок на папу и его буллы, «которые составлены языком Григория VII и возмущают всех». В послании говорилось далее о «злокозненных планах» папы, которые, однако, не привели ни к чему, и наконец, закончилось угрозами. Его величество приказал сообщить собравшимся отцам, что он не потерпит, чтобы папа во Франции, при замещении свободных епископских кафедр, пользовался тем же влиянием, как и в Германии чрез посредство апостолических викариев. По его убеждению, англичане и другие народы справедливо утверждают, что католическая религия препятствует независимости правительства. Поэтому он хочет, «как император и король, как покровитель церкви и отец своих народов», чтобы епископы были утверждаемы как и до заключения конкордата, и чтобы никакая епископская кафедра не оставалась без замещения долее трех месяцев.

В виду многочисленного собрания служителей римской церкви это был крайне беззастенчивый язык, и он обозначал нарушение как конкордата, так и последних соглашений с папой; но собор ничего не мог поделать. Наполеон производил давление даже на образование отдельных комиссий; далее требовал, чтобы собрания не происходили публично, а также не печатались никакие отчеты без предварительного просмотра императора. Преобладающее большинство присутствующих прелатов раболепно преклонялось пред могучим гением Наполеона, хотя у всех епископов вообще было при этом на душе, как у «толпы пилигримов в пустыне, когда они вдруг услышат рыкание льва». Вся неуверенность и бесхарактерность собрания нашла себе красноречивейшее выражение в том, как держал себя президент его. Кардинал Феш попеременно изображал то дядю императора, то епископа римской церкви.