История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Из Лондона Консальви отправился в Вену на конгресс. Италия вообще имела там мало представителей. На эту прекрасную страну смотрели как на завоеванную землю, которою могли распоряжаться союзные державы. Единственно, кто относился с живым интересом к Италии, был граф Каподистрия, русский посланник; да и его интерес скорее вытекал из сочувствия грекам, так как Эллада и Италия для него были повергнутыми в сон смерти сестрами, и пробуждение одной должно было отогнать сон и от другой. К счастью для Рима, папа имел в лице Консальви государственного человека, в котором соединялись все условия, чтобы достигнуть в вопросе о церковном государстве желанной цели. Он был посвящен во все тайны, и особенно с ним вступили в тесные дружелюбные отношения посланники Англии, нескольких немецких государств и России. Хитрый папский дипломат сразу увидел, что ввиду тайного соперничества держав из конгресса ничего не выйдет. Представители их даже хорошенько не понимали друг друга. «Мы похожи, – писал Консальви, – на строителей вавилонской башни: наши языки путались даже и там, где дело шло о первых основах для здания». Сам Консальви был консерватором чистейшей воды, и сильно ратовал против свободы печати. Когда он находился в Париже, то сказал Людовику XVIII: «Свобода печати есть опаснейшее оружие, какое когда-либо давалось в руки врагам религии и монархии; она при всяком общественном кризисе и при всяком социальном движении будет расширяться далее». Это же мнение он высказал и принцу-регенту Англии, который «давно познакомился с этим деспотизмом мысли, проявляемым неведомыми или худо осведомленными людьми». У англичанина, однако, он нашел больше сочувствия, чем у Людовика XVIII, в котором тогда еще оставалось кое-что от «белого» якобинца.

Когда на конгрессе дело зашло о папском престоле, то Консальви должен был употреблять весь свой государственный гений, чтобы отвратить угрожавшие ему опасности. При этом во всем блеске обнаружилась «одуряющая на подобие сильных духовдипломатическая ловкость папской «сирены» и никто не мог противостоять ему. Прежде всего он от имени папы составил поистине классическую поту от 23 октября 1814 года, в которой доказывал необходимость восстановления папству всех его владений, сообразно с прежним состоянием церковного государства. От императора Франца I, как покровителя церкви, он требовал возвратить ему отнятые земли, и английскому, как и русскому правительству, сумел доказать, что папа вынес так много страданий именно потому, что не хотел порвать с ними. Но и в «немецких католических церквах» (он намеренно употребил множественное число, чтобы отклонить возникавшую тогда мысль о немецкой государственной церкви) многое требовалось привести в порядок. Церковные княжества были секуляризированы и даже отданы не-католикам, церковные имения не возвращены были церкви, и священная Римская империя не восстановлена опять. Рядом с потерей земельных владений особенно затем тяжело на душе папы лежал вопрос о священной Римской империи: ведь священная Римская империя, как подробнее развивается в ноте от 14 июня 1815 года, была «средоточием политического единства, достопочтенным созданием старины, носившим религиозное освящение, и ниспровержение ее было одним из самых печальных разрушительных дел революции». Вопрос о папских владениях причинил большие затруднения. Австрия и Пруссия не прочь были поживиться на их счет и о них зашел такой спор, который угрожал повести к расстройству всего конгресса, пока, наконец, внезапно всплывшая с Эльбы «стодневная империя» не побудила государей к единению.

Высадка Наполеона на берега Франции произвела великое смятение и в церковном государстве. Папа, опасаясь крупных неприятностей себе в Риме, выбыл в Геную. Он был, однако, в хорошем настроении. «Это буря, которая продлится три месяца», весело сказал он, и действительно угадал. Наполеон, между тем, не обнаружил никакого раздражения против Рима. В своем письме к папе он выставлял свое возвращение «делом единогласного желания великой нации»; но на это письмо он не получил ответа. Папа был уверен в недолговечности воскресшего сфинкса и решил возвратиться в Рим. Сначала он, однако, посетил город Савону, и на открытой площади перед епископским домом, который был его темницей, король Сардинии и герцогиня Моденская коленопреклоненно приняли от него благословение. В четвертый раз затем Пий VII 7 июня вступил в свою столицу, пробыв 78 дней в изгнании. Через два дня затем Венский конгресс возвратил папе округи близ Камерино, Беневента и Понтекорво. Кроме того, он получил и три легации Равенну, Болонью и Феррару, за исключением небольшого, расположенного по левому берегу По, участка. По этого папству оказалось мало, и оно заявило еще притязание па левый берег реки По, равно как на Авиньон и Венессен, особенно на эти два французские округа, хотя это притязание и осталось без удовлетворении.