В таком положении находилось дело, когда летом 1836 года в Кельн прибыл новоназначенный архиепископ Клеменс-Август, из рода баронов Дросте-Вишеринге. О его отношениях к Гермесу всем было известно, и ни для кого не было тайной, что еще в Мюнстере в качестве генерал-викария он обнаружил явную враждебность к нему. Неудивительно, если противники Гермесовой богословской школы подняли голову и громко высказывали надежду, что новый архиепископ, как бы самим Промыслом Божиим, призван к искоренению зародившейся в Боннском университете язвы еретичества. Сам архиепископ тоже сознавал важность предстоящей ему миссии, и вскоре его настроение обнаружилось, когда он в ноябре 1836 года, недовольный защитительной статьей в пользу «гермесианства» в 20 выпуске Боннского «Журнала для философии и католического богословия»24
, сделавшегося главным органом гермесианцев, захотел подчинить этот журнал своей цензуре, ссылаясь при этом на постановление IV сессии тридентского собора. Профессора однако воспротивились этому, указывая на то, что приведенным постановлением епископской цензуре подчиняются только издания Св. Писания и анонимные сочинения, и при этом сослались вдобавок и на прусский государственный закон, по которому в епископской апробации нуждаются только религиозные и назидательные книги, а не чисто научные сочинения. Такой отпор со стороны профессоров богословского факультета, который по уставу подчинен был его ведению, видимо раздражил его; но он не прибег к прямому действию через посредство министерства народного просвещения, хотя мог заявить пред ним о своем праве противодействовать распространению таких учений, которые, по его мнению, были вредны для учащегося юношества как несогласные с учением церкви, – и, по всей вероятности, потому, что не надеялся найти себе поддержку в министерстве, стоявшем на точке зрения безразличного отношения к ученым спорам в университете. Тут, очевидно, представлялась одна из тех роковых коллизий, какие неизбежны при проведении теории папского главенства. Каждому римско-католическому иерарху роковым образом представляется на разрешение дилемма – кому служить: папе, или правительству страны? Так как эти две власти по существу несогласимы между собой, то, стараясь быть верным папистом, он становился плохим гражданином, а стараясь быть хорошим гражданином, верным служителем государства, он изменяет своему верховному главе – папе. Об эту роковую дилемму не мало разбилось честных сердец, не хотевших входить в компромисс с своею совестью. Крайне затруднительно было и положение архиепископа Клеменса-Августа. При возведении его на важный пост кельнского архиепископа, он принял присягу в верности королю Пруссии и основным законам страны, причем один из параграфов этих законов прямо гласит: «Никакой иноземный епископ или другое церковное начальство не может присваивать себе права на законодательную власть», а в другом постановляется, что «никакой епископ не может делать новых постановлений в делах религии и церкви без позволения государства, или принимать таковые от чужеземных церковных властей». А между тем, в виду разногласия между папством и Пруссией по существенным вопросам общежития, со стороны Рима производилось на архиепископа непреодолимое давление, заставлявшее его действовать вопреки этим законам, как вопреки им действовало и само папство. Так, по § 118 прусского законодательства, «все папские буллы, бреве и все распоряжения иноземных властей, прежде их публикации и исполнения должны быть представляемы государству на рассмотрение и одобрение»; между тем папское бреве, осуждавшее Гермеса, не только не было представлено правительству на рассмотрение и одобрение, но даже и не доведено до его сведения, а прямо предъявлено духовной власти к исполнению, как законодательный акт. Понятно, что прусское правительство ревниво относилось к подобным посягательствам. И в гермесианском споре оно держало сторону профессоров боннского университета и, видя в них жертву папского самовластия, конечно, не прочь было поддерживать их в борьбе с тайною папскою властью. Это вполне понимал и чувствовал архиепископ Клеменс-Август, и так как он и по своему характеру, и по своим симпатиям был папист чистой воды, для которого голос папы есть вещание непогрешимого, то он и решил отселе действовать исключительно в интересах папства, принося им в жертву свои обязанности по отношению к государству. Вследствие этой коллизии и разыгрался поразительный эпизод церковно-политической борьбы, приведшей к наделавшей в свое время много шума катастрофе.