История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Голландия покорилась Наполеону в 1810 году, когда он декретировал ее присоединение к Франции, прежде всего потому, что в ту эпоху он был непобедимым, а во-вторых, потому, что многие классы обретали в присоединении временные выгоды. Голландские революционеры, католики и коммерсанты покорились революции, которая для одних означала упразднение Оранского дома, для других – принижение протестантов, а для последних – присоединение к обширнейшей торговой мировой империи. Возможно, при мире и лучшем политическом режиме их интересы в конце концов нашли бы под императорским скипетром удовлетворение, которое заглушило бы стремление к национальной независимости, но этого не случилось. Верховный казначей Лебрен, как и король Луи, оказывал предпочтение благородным и богатым оранжистам, а не патриотам, которые таковыми не являлись. Ссора с папой оттолкнула от Наполеона католиков и во Франции, и в Голландии. Морская война довела коммерсантов до нищеты, поразившей вскоре все классы населения. При короле Луи терпимое отношение к контрабанде несколько смягчало тяготы войны, но французские таможенники лишили голландскую торговлю и этого послабления. Введение учета военнообязанных моряков и конскрипция добавили новых бед к всеобщей нужде, и тогда с силой пробудилось стремление к национальной независимости. В 1813 году, когда Гамбург и ганзейские провинции стряхнули иго Империи, волна докатилась и до Голландии, и понадобились строгие меры, чтобы остановить ее последствия. Многочисленные английские эмиссары Оранского дома наводнили Голландию и обещали населению поддержку Англии, если оно поднимет мятеж. Население отвечало, что при первом же появлении вооруженной силы примет Оранский дом, вновь ставший надеждой всей страны.

Покидая Лейпциг, Бернадотт с Северной армией получил миссию освободить Гамбург, Бремен и Амстердам, но ничего не сделал, передвинув вместо этого весь свой армейский корпус к Гольштейну, чтобы подавить Данию и заставить ее отдать Норвегию. Желая избавиться от Даву, который был опорой датчан, Бернадотт попытался договориться с ним о свободном выводе войск из Гамбурга, что позволило бы маршалу вернуться в Голландию с 40 тысячами человек. При этом известии англичане и австрийцы сильно возмутились. И те и другие потребовали, чтобы у Бернадотта забрали 80 тысяч человек, которых он использовал для личных целей, но за шведского принца заступился Александр, и в результате ему приказали только направить в Голландию прусско-русский корпус, что и было исполнено в начале ноября.

При приближении этого войска голландцы перестали скрываться. Генерал Молитор располагал для их сдерживания лишь 3 тысячами солдат, 500–600 французскими жандармами, горсткой ненавистных, хоть и честных таможенников, 500 швейцарцами, которые немало способствовали раздражению населения, и весьма дисциплинированным иностранным полком, в состав которого, однако, входили 800 русских, 600 австрийцев и 600 пруссаков. Ни по численности, ни по составу эти войска не представляли собой силы, способной обуздать страну. На Текселе у адмирала Верюэля оставались 1500 испанцев, которые по первому сигналу могли взбунтоваться и вынудить его отступить на корабли.

Когда присланный Бернадоттом корпус Бюлова показался на Исселе, Молитор вывел из Амстердама все силы, которыми располагал, и направился в Утрехт, чтобы охранять линию Нарден – Горинхем. Его уход стал сигналом к восстанию. Собрав рыбаков, моряков и крестьян, оранжисты вступили в Амстердам вечером 15 ноября со знаменами Оранского дома. Всё население поднялось, и ночью были сожжены бараки на набережных, где жили таможенники и агенты французской полиции. Тем не менее не причинили никакого вреда высшим чиновникам, и в частности верховному казначею, только походили под его окнами со знаменем революции. Из всех сил у Лебрена осталось пять десятков преданных, но бессильных против всеобщего мятежа жандармов. Видя, что надеяться не на что, он сел в карету и уехал в Утрехт, где присоединился к Молитору.