История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Австрийцы, естественно, не принимали этих идей, но не отвергали их категорически, позволяя Мюрату надеяться на возмещение за Сицилию значительным приращением в Центральной Италии. Не ставя более пределов своим желаниям, Мюрат в порыве честолюбия подумал, что, быть может, встретит у Наполеона больше поощрения в отношении его нового итальянского королевства, чем у австрийцев. Баюкая себя надеждой, что все итальянцы поднимутся как один, если он пообещает им независимость и единство, Мюрат полагал, что Наполеон провозгласит эту независимость и сделает его ее представителем. Тогда он доставит Евгению помощь не только Неаполитанской армии, но и ста тысяч итальянцев, которые откликнутся на его зов, и не только спасется, но и прославится и, оставшись союзником Франции, сохранит французских офицеров, которых в его армии было много и которые составляли ее главную силу.

Такой вихрь идей бушевал в разгоряченной голове несчастного Мюрата. Доведенный унынием до пагубной мысли переметнуться к Австрии, от этой мысли пришедший к честолюбивой цели сделаться спасителем и королем Италии и переметнувшийся обратно от Австрии к Франции в надежде найти больше благорасположения к его новым целям, Мюрат был готов на любую измену и на любой союз!

В то время прибыл в Неаполь человек, чье присутствие должно было усилить его смятение, то был герцог Отрантский, Фуше, которого направил туда Наполеон. Расставаясь с Мюратом в Эрфурте, Наполеон получил от него свидетельства, которые его растрогали, но не ввели в заблуждение. Когда речь шла о проникновении в глубины человеческой души, Наполеон обладал своего рода дьявольской проницательностью, от которой ничто не ускользало. Он подозревал, что с ростом опасности верность и Мюрата, и даже его сестры будет нуждаться в укреплении, а опасным внушениям коалиции понадобится противопоставить мощное влияние. И Наполеон решил послать к ним Фуше, который после вступления австрийцев в Иллирию также остался хоть и не королем, но проконсулом без владений и пребывал в праздности в Вероне. Фуше прибыл в ту минуту, когда Мюрат был наиболее расположен к проискам Австрии.

Хотя Фуше можно было признаться в неверности, не вызвав его возмущения, и он был способен понять всё, что происходило теперь в душе короля Неаполя, последний показался скорее раздосадованным, нежели обрадованным этим визитом. Он много жаловался на Наполеона, долго говорил об услугах, которые ему оказал, о дурном обращении, которому подвергался не один раз, в частности после отступления из России, и о склонности Наполеона пожертвовать им, если от этой жертвы будет зависеть мир Франции с Европой. Словом, Мюрат жаловался, как жалуются, когда ищут предлог для разрыва, и не открылся Фуше, которого считал в настоящей ситуации слишком связанным с делом Франции, полностью. Тем не менее он дал понять, что от Наполеона зависит вернуть его на свою сторону лучшим обращением, как если бы Наполеон, отдав ему сестру и неаполитанский трон, всё еще оставался его должником. В итоге Фуше не добился существенного воздействия на неаполитанский двор, ибо голос долга не мог звучать достаточно убедительно из его уст, а услышать голос политики Мюрат был не в состоянии. Фуше говорил ему, конечно, что, возвысившись с Наполеоном и благодаря Наполеону, он обречен спастись или погибнуть вместе с ним; но уязвленный Мюрат отвечал, что то, что верно для такого революционера-цареубийцы, как Фуше, неверно для него, славного солдата, обязанного всем собственному мечу.

Сколь ни бесполезно было присутствие Фуше, оно всё же содействовало решению Мюрата о попытке договориться с Наполеоном, сделавшись с его согласия королем независимой объединенной Италии. Если бы ему удалось заставить Наполеона прислушаться, эти пожелания осуществились бы; если бы ему это не удалось, он получил бы повод для разрыва. Мюрат предлагал разделить Италию надвое, отдать Евгению всё, что находится слева от По, а ему, Мюрату, всё, что находится справа, то есть три четверти полуострова, и позволить ему провозгласить итальянскую независимость, обещав взамен прибыть на Эч не только с тридцатью тысячами неаполитанцев, но и со ста тысячами итальянцев. Он умолял Наполеона ответить без промедления, ибо обстоятельства были неотложными и, чтобы ими воспользоваться, нельзя было терять ни минуты.