Мюрат продолжал поддерживать сношения с державами коалиции, даже когда находился в лагере Наполеона и столь доблестно за него сражался. Он по-прежнему оставлял в Австрии неаполитанского посла Кариати, а в Неаполе – австрийского посла графа фон Мира. Пользуясь этим двойным средством сообщения, Меттерних непрестанно пытался поколебать верность неаполитанского двора, ибо понимал, что если Мюрат не расположится справа от принца Евгения, а захватит его с тыла, Италия будет незамедлительно отнята у французов и приобретена австрийцами. Неудовлетворенный своими усилиями в отношении короля, Меттерних завязал тайные связи с королевой, с которой познакомился в Париже в свою бытность послом во Франции, и попытался заставить ее забыть сестринский долг, возбуждая в ней чувства матери и супруги. Меттерних обещал ей не только оставить Мюрату неаполитанский трон, хоть и без Сицилии, которую Англия желала сохранить для Бурбонов, но и намекал на возможность прекрасного водворения в Италии. Изгнав вслед за французами принца Евгения и принцессу Элизу, отвоевав Пьемонт, сохранив львиную долю австрийцам и вернув в Рим папу, можно было и для Мюрата учредить королевство в Центральной Италии, сделав его первым государем в стране и монархом второго ранга в Европе. Вот какие аргументы использовал Меттерних, с каждым днем добиваясь всё большего успеха. В самом деле, перспектива получить от коалиции, помимо сохранения неаполитанского трона, какую-нибудь корону в Италии, вместо того чтобы подвергаться величайшим опасностям с Наполеоном, даже без уверенности в его поддержке в случае триумфа, увлекла королеву и должна была увлечь несчастного Мюрата. Поначалу Каролина отклоняла намеки австрийцев и пыталась вновь повернуть Мюрата к Наполеону, но с нарастанием опасности и желания сохранить корону детям, она прислушалась к речам Меттерниха и в конце концов стала его главной посредницей при Мюрате.
Вернувшись в свои земли, Мюрат обнаружил двор единодушно толкавшим его на роковой путь, на котором ему суждено было обрести вместо трона пятно на славе и жестокий конец. Рожденный с добрым и щедрым сердцем, наделенный немалым умом и героической храбростью, он не сумел верно рассудить, что если вместе с Францией он рискует быть покинутым победой и Наполеоном, то с коалицией, которая обласкает его, пока будет в нем нуждаться, он будет принесен в жертву старым итальянским монархиям и лишится и трона, и чести. Не обладая ни дальновидностью, чтобы предвидеть подобное будущее, ни твердыми принципами, чтобы предпочесть честь выгоде, он некоторое время метался между противоположными чувствами и кончил прискорбным отступничеством.
Едва вернувшись в свое королевство, Мюрат вступил в переговоры с австрийской миссией и обсуждал уже только масштабы преимуществ, которые получит. Внезапно перейдя от отчаяния к своего рода опьянению честолюбием, он предавался самым необычайным мечтам и льстил себя надеждой сделаться вскоре королем и героем итальянской нации. Проезжая через Италию, он был поражен повсеместной склонностью итальянцев к независимости и от Австрии, и от Франции. Дворянство, духовенство и народ желали, конечно, возвращения к Австрии, потому что для первых оно означало возврат к прежнему состоянию, а для последнего – избавление от конскрипций. Буржуазия же, увлеченная идеями независимости, говорила, что хорошо было бы ускользнуть от Франции, но не подпасть под власть Австрии; что нет причин переходить от одной к другой и оставаться игрушкой и жертвой иностранных владык; что Австрия должна удовольствоваться тем, что Италия перестанет принадлежать французам, а Франция – тем, что она не будет принадлежать австрийцам.
Подобные идеи захватили наиболее активную и просвещенную часть буржуазии. Мюрат, находившийся в глубине полуострова в равном удалении от французов и австрийцев, заинтересованный в том, чтобы спастись, не предавая Наполеона, и способный с его талантами и военной славой создать итальянскую армию, казался героем. Сторонники независимости окружили Мюрата, расточали щедрые предложения и лесть в его адрес, и Мюрат, думавший обо всём и готовый на всё, встречал и принимал их как своих агентов. Они прославляли его во Флоренции, в Болонье и в Риме как спасителя Италии и возвещали в прозе и стихах о его миссии.