История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Когда он очнулся от довольно долгого забытья, Коленкур и один из трех человек, посвященных в тайну отравления, взяли его на руки и перенесли к открытому окну. Свежий воздух заметно оживил его. «Жребий брошен, – сказал он Коленкуру. – Надо жить и ждать, чего захочет от меня Провидение». Затем Наполеон согласился принять маршала Макдональда. Того впустили в комнату, не рассказав о тайне, которую старались скрыть от всех. Маршал увидел Наполеона простершимся на шезлонге, испугался его видимой подавленности и почтительно выразил свое огорчение. Наполеон приписал свое состояние желудочным болям, от которых временами страдал и которые уже предвещали будущую болезнь. Он тепло пожал руку маршалу. «Вы мужественный человек, – сказал он, – я ценю ваше великодушное поведение и хотел бы засвидетельствовать вам благодарность не только на словах. Но я более не могу раздавать почести, денег у меня тоже нет, да они вас и недостойны. Однако я могу предложить вам свидетельство моей симпатии, которое не оставит вас равнодушным». И тогда, потребовав саблю, находившуюся у него в изголовье, Наполеон протянул ее маршалу. «Это сабля Мурад-бея, – сказал он, – один из трофеев сражения при Абукире; я часто ее носил. Храните ее в память о наших последних встречах и передайте детям». Маршал с волнением принял это благородное свидетельство и пылко обнял императора. Они расстались, чтобы никогда более не увидеться, хотя карьера обоих еще не была окончена. Маршал незамедлительно отбыл в Париж. Бертье тоже уехал, обещая вернуться, но не убедил своего бывшего повелителя. «Вот увидите, он не вернется», – сказал Наполеон грустно, но без горечи.

Между тем Коленкур нашел, наконец, время покончить с ратификациями договора от 11 апреля и вручить их графу Орлову с императорской подписью. Он вернулся к Наполеону, только что получившему чрезвычайно сердечное письмо от Марии Луизы. Письмо содержало самые удовлетворительные известия о сыне, свидетельствовало о полнейшей преданности и выражало решимость присоединиться к нему как можно скорее. Оно произвело на Наполеона необычайное впечатление, в некотором смысле вернув его к жизни. Его могучему воображению как будто открылось новое существование. «Провидение захотело, чтобы я жил, – сказал он Коленкуру. – Кто может исследовать будущее! Мне довольно жены и сына. Надеюсь, я увижу их и буду видеть часто;

когда убедятся, что я не собираюсь покидать своего пристанища, мне позволят их принимать и, быть может, навещать их, а потом я напишу историю того, что мы сделали… Коленкур, – воскликнул он, – я сделаю ваши имена бессмертными!» А потом добавил: «Есть еще причины жить!»

И тогда, с необычайной живостью ухватившись за новое существование, образ которого только что себе начертал, Наполеон занялся подробностями своего обустройства на острове Эльба и захотел, чтобы Коленкур сам поехал и к Марии Луизе и к государям, чтобы обговорить, когда и как к нему присоединится жена. Он не подумал сохранить для себя денег: вся армейская казна была истрачена на выплату солдатского жалованья. Несколько миллионов было у Марии Луизы. Он намеревался оставить их ей, дабы ей не пришлось никого, в том числе отца, просить об услугах. Только после доказанной необходимости прибегнуть к этому единственному ресурсу Наполеон согласился разделить его с женой. Он поручил Коленкуру наведаться к ней и вновь посоветовать просить встречи с императором Францем, которого растрогает, быть может, ее присутствие, и он согласится предоставить ей Тоскану. Затем она должна была приехать к нему через Орлеан. В то же время он несколько раз рекомендовал Коленкуру не торопить Марию Луизу с приездом, чтобы подобное решение само созрело в ее сердце, ибо, как сказал он: «Я знаю женщин, а особенно свою жену! Вместо двора Франции, каким я его сделал, предложить ей тюрьму – это огромное испытание! Меня расстроит, если она привезет мне печаль и скуку на лице. Предпочитаю одиночество, нежели вид печали или скуки. Если ей захочется быть со мной, я встречу ее с распростертыми объятиями; если же нет, пускай остается в Парме или во Флоренции, словом, там, где будет править. Я буду просить у нее только сына».

Выразив эти сомнения, Наполеон занялся деталями путешествия. Было решено, что на остров его будут сопровождать комиссары держав, и он, казалось, более всего дорожил присутствием английского комиссара. «Англичане – свободный народ, они уважают себя», – сказал он. Уладив все детали, Наполеон расстался с Коленкуром, который отправился выполнять свою миссию при Марии Луизе и государях.

В то время как в Фонтенбло происходила эта мрачная сцена, сцена совершенно иного свойства имела место в Париже, ибо там на лицах, давно помрачневших, засияла вдруг радость. Граф д’Артуа готовился торжественно вступить в столицу, и вокруг него царило необычайное волнение.