Нанося удар по палатам, еще осуществлявшим свои функции, следовало постараться не пробудить в умах мысль о деспоте, который на протяжении пятнадцати лет самолично вершил судьбы Франции. Уничтожая палаты монархии, Наполеон одновременно принял меры, призванные подготовить формирование палат Империи. Он декретировал, что весь избирательный корпус соберется не позднее, чем через два месяца, в Париже на Марсовом поле, дабы присутствовать при коронации императрицы и короля Римского и привнести в имперские законы изменения, требуемые состоянием умов и необходимостью разумной свободы. Тем самым, Наполеон косвенным образом возвещал о скором приезде Марии Луизы и короля Римского и обращался к нации за новыми институциями, видя в основе императорской власти суверенитет нации, а не божественное право, на которое ссылались Бурбоны.
Наполеон не ограничился ударом по главным учереждениям, составлявшим правительство Бурбонов, и провозгласил образование новых, которые должны были составить его правительство: он захотел обеспечить себе содействие главных чиновников государства посредством некоторых других мер. Так, Бурбоны предвозвещали обновление магистратуры и, в ожидании этого обновления, держали судей в постоянной тревоге. Наполеон объявил отставки и назначения, произведенные с апреля 1814 года, недействительными и приказал бывшим императорским судьям незамедлительно вернуться на свои рабочие места. Так, одним росчерком пера он привязывал к себе всю магистратуру. Однако Наполеон не предписал ничего касательно префектов и супрефектов. Большинство из них были чиновниками Империи, оставшимися служить Реставрации, и о них нельзя было выносить постановления на скорую руку.
К этим мерам, политически оправданным, Наполеон добавил несколько других, менее извинительных. Одни из них удовлетворяли страсти партии революционеров и военных, другие – сдерживали некоторых врагов, запугивая, но не поражая их. Он издал декрет о том, что незаконно вернувшиеся эмигранты обязаны покинуть страну, а те из них, кто получил военное звание, снимут эполеты и немедленно оставят ряды армии. Эта была весьма суровая, но неизбежная мера, ибо, если не позаботиться о том заранее, солдаты насильно выгонят офицеров-эмигрантов, которых ввели в их ряды. Но эта мера была намного превзойдена другой, которая не извинялась необходимостью и произвела плачевное впечатление, поскольку затрагивала известных лиц. Наполеон гневался на Талейрана, Дальберга, Витроля, Мармона, Ожеро и других, одни из которых привели неприятеля, а другие вели с ним переговоры. И он составил декрет, предписывавший подвергнуть судебному преследованию (а прежде него – конфискации имущества) Талейрана, Дальберга, Витроля, мэра Бордо и маршалов Мармона и Ожеро под тем предлогом, что все они без разбора содействовали захватчикам. Поскольку большинство из них отсутствовали, а другие намеревались уехать, это была угроза только в отношении имущества, которая отменялась, если эти лица захотят примкнуть к новому режиму. Тем не менее со стороны Наполеона это был акт жестокой реакции, противоречивший обещанному в прокламациях прощению и способный причинить гораздо больше вреда его делу, нежели жертвам.
Бертран, получивший должность начальника Главного штаба, контрассигновал эти декреты, в некотором роде военные. Великодушный характер гофмаршала восстал против подобных актов, и он пылко им воспротивился. Он заявил, что одна только эта мера способна разрушить всякое доверие к обещаниям Наполеона и доставить его врагам возможность сказать, что он вернулся во Францию озлобленным и как никогда укорененным в своих деспотических привычках. Наполеон отвечал Бертрану, что он ничего не понимает в политике и что милосердие производит впечатление, только если сопровождается некоторой дозой суровости, особенно в отношении опасных и неумолимых врагов; что в действительности он не хочет применять суровые меры и только что доказал это, назначив префектом Лиона Фурье, выступившего против него;
что нужно различать тех, кто уступил обстоятельствам, и тех, кто содействовал неприятелю; что такая видимость суровости доставит огромное удовлетворение его сторонникам во Франции; что он хочет напугать, а не ударить, и готов открыть объятия любому, кто проявит намерение вернуться к нему. Однако Наполеон уступил замечаниям Бертрана, и декрет был не оставлен, но отложен.
Перед тем как покинуть Лион, Наполеон снова написал Марии Луизе, дал ей знать о своем продвижении, возвестил о триумфальном вступлении в Париж, намеченном на 20 марта, день рождения короля Римского, и просил ее вернуться во Францию. Он также отправил послание Жозефу, который находился в это время в кантоне Во, прося помочь доставить в Вену письмо, информируя его о своих необычайных успехах и разрешая официально заявить всем послам держав, пребывавшим в Швейцарии, о твердом намерении французского императора сохранять мир на условиях Парижского договора.