Граф д’Артуа, отбыв в ночь на 6 марта, 8 марта прибыл в Лион, охваченный чрезвычайным волнением. Немногочисленная, но ожесточенная партия ослепленных роялистов оттолкнула от Бурбонов всех жителей города, которые к тому же всегда считали себя обязанными Наполеону, потому что он поправил их дела и открыл континент для их торговли. Узнав о приближении колонны с острова Эльба, все, за исключением немногих благоразумных людей, затрепетали от радости, а после получения известия о Гренобле никто уже не сомневался в том, какие события в скором времени произойдут в Лионе.
Роялисты были разгневаны и ошеломлены, говоря, как повсюду, что ничего не делается, но, как и повсюду, не указывая, что же надо делать. Граф Роже де Дама, губернатор округа, не был лишен, разумеется, ни добросовестности, ни смелости, но не располагал силами, на которые мог положиться. Национальная гвардия, вернее всего выражавшая чувства населения, оставалась холодна, за исключением небольшой группы конников, которая формировалась, как и повсюду, местным дворянством. Войска гарнизона, состоявшие из 24-го линейного и 13-го драгунского полков, расквартированных в Лионе, и 20-го линейного, подошедшего из Монбризона, ничуть не скрывали своих чувств и, казалось, готовы были открыть объятия Наполеону, как только тот покажется у городских ворот. В городе не было ни одной пушки.
Таким оставалось положение в Лионе, когда туда прибыл граф д’Артуа. Он вскоре понял, что почтенное, но необдуманное усердие, которое его туда привело, лишь подвергнет его опасности столкновения, и весьма пожалел о своем приезде.
Он, как всегда, много суетился, расточал много слов и ласк, но, кроме тех, кто к нему приближался и на кого он воздействовал своей добротой и любезностью, не завоевал никого. Когда через сутки после его приезда в Лион прибыл герцог Орлеанский, граф обсудил с ним возможные действия. В Лионе вопрос стоял так же, как и в Гренобле. Выставить против Наполеона войска значило отдать их ему; отступить, уведя их с собой, значило отдать ему город, а затем и страну. Однако последнее решение и следовало принять, ибо лучше было отступить вместе с войсками, чем предоставить Наполеону подкрепление в несколько тысяч человек. Герцог Орлеанский постарался доказать графу д’Артуа, что отступить разумнее, но тот не желал оставлять Лион и захотел, прежде чем идти на подобную жертву, посоветоваться с маршалом Макдональдом, который должен был проезжать через Лион по пути в Ним к герцогу Ангулемскому.
Карета маршала разбилась в дороге, и он приехал в Лион только вечером 9 марта. Будучи приведен к графу д’Артуа, Макдональд выказал наилучшие расположения, но был весьма мало обнадежен донесением о положении вещей. Тем не менее он посоветовал не оставлять Лион, пока к этому не принудят обстоятельства. Он предложил перерезать или хотя бы перегородить мосты через Рону, провести смотр войск, обратиться к солдатам и постараться расположить их в пользу Бурбонов. Он также предложил отобрать из числа пламенных роялистов нескольких преданных людей, которые смогут сделать первые выстрелы, переодевшись солдатами, и завязать бой, что, возможно, заставит армию оказать Наполеону сопротивление. Предложения маршала не ввели в заблуждение прозорливого герцога Орлеанского, но не надлежало спорить о средствах, когда их было так мало, и принц не стал возражать. За неимением лучшего граф д’Артуа согласился на предложения, поручил маршалу отдать необходимые приказы и отправился отдыхать перед завтрашним днем. В самом деле, наступало 10 марта, когда, по всем расчетам, Наполеон должен был появиться перед воротами Лиона.
Макдональд провел ночь, перерезая и перегораживая мосты, отводя лодки с левого на правый берег Роны и принимая командиров полков, которых находил готовыми исполнить свой долг из чести, но не из любви; офицеры единодушно свидетельствовали о скверных настроениях среди солдат. Маршал рекомендовал им подготовить графу д’Артуа надлежащий прием, но пока он предавался этим хлопотам, явился комендант Лиона генерал Брайер, заявив, что следует поостеречься показывать Бурбона войскам, ибо их чувства вызывают большие сомнения. Маршал поспешил к графу, которого пришлось разбудить, и ничуть не удивил его столь печальными известиями. Договорились, что маршал начнет смотр один и позовет графа только в том случае, если добьется успеха.