История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

В Трибунате тогда председательствовал Фабр де л’Од, человек, преданный семье Бонапарт. С ним договорились о выступлении оратора, исповедовавшего в прошлом республиканские взгляды. На эту роль выбрали трибуна Кюре, соотечественника и личного врага Камбасереса. Публика считала его ставленником второго консула, им выдвинутым и назначенным. Однако на самом деле Кюре назначили без его ведома и, скорее, наперекор ему. В прошлом пламенный республиканец, как многие другие, полностью обратившийся к монархическим идеям, Кюре составил резолюцию, в которой предлагал восстановить институт наследования власти в семье Бонапарт. Фабр де л’Од представил эту резолюцию в Сен-Клу на одобрение Первого консула. Тот остался весьма неудовлетворен ею, найдя слог республиканца неубедительным, неуклюжим и не достаточно возвышенным. Однако выбирать другого трибуна было неудобно. Он внес в текст исправления и немедленно отослал его Фабру де л’Оду. В Сен-Клу резолюция претерпела одно примечательное изменение. Вместо слов «наследование в семье Бонапарт» появились слова «наследование в потомках Наполеона Бонапарта». Но Фабр де л’Од был близким другом Жозефа и членом его круга. Очевидно, Первый консул, недовольный братьями, не хотел брать на себя в их отношении никаких конституционных обязательств. Угодники Жозефа засуетились вокруг Фабра де л’Ода, и проект резолюции вновь отослали в Сен-Клу с пожеланием заменить слова «в потомках Наполеона Бонапарта» словами «в семье Бонапарт». Проект вернулся обратно с оставленным словом «потомки» без всяких объяснений.

Фабр решил не делать шума из этого обстоятельства и отдать Кюре текст резолюции в том виде, в каком она вышла из рук Первого консула, но вставив туда вариант, предпочитаемый сторонниками Жозефа. Он счел, что, после того как резолюция будет зачитана и обнародована в «Мониторе», ее уже не решатся трогать, и покорился, если придется, мучительному объяснению с Первым консулом. Вот доказательство, что сторонники братьев Бонапарта обладали достаточной силой, чтобы бравировать в своих интересах неудовольствием самого главы семейства. Жозефа, уже прибывшего в Булонский лагерь, ежедневно извещали обо всех этих демаршах.

В субботу 28 апреля 1804 года Кюре представил резолюцию в Трибунат, который назначил ее обсуждение на понедельник. Толпа жаждущих поддержать резолюцию ораторов рвалась к трибуне, наперебой требуя возможности отличиться в разглагольствованиях о преимуществах монархии.

Самые ревностные ораторы приправляли свои утомительные речи инвективами в адрес Бурбонов и торжественными заверениями в том, что отныне эти государи навеки изгнаны из Франции и все французы должны пусть даже ценой своей крови противиться их возвращению. В числе таких ревнителей находились и люди, известные некогда своим республиканским духом, и те, кто позднее отличился угодничеством в отношении Бурбонов. Среди разгула этого низкого заискивания единственный человек выказал подлинное достоинство. Это был трибун Карно. Конечно, в своих общих теориях он ошибался, ибо, после того что мы наблюдали в течение десяти лет, трудно было признать, что республика для Франции предпочтительнее монархии; но этот апостол заблуждения обладал в защите своей позиции б\льшим достоинством, чем апостолы правды, отличаясь от них смелой и бескорыстной убежденностью. Еще более чести его смелости придало то, что, будучи далеким от демагогии, он выражался как благоразумный, умеренный гражданин и друг порядка.

Сначала он с благородством говорил о Первом консуле и его услугах республике. Если для обеспечения порядка и благоразумного пользования свободой требуется наследственный правитель, было бы безумием, сказал он, выбрать иного, нежели Наполеон Бонапарт. Но если Наполеон Бонапарт оказал столько услуг, разве не следует пожаловать ему иную награду, нежели свобода Франции?

Трибун Карно, очевидно, путал свободу с республикой – обычное заблуждение всех, кто рассуждал подобно ему. Республика не обязательно означает свободу, равно как и монархия не всегда означает порядок. Встречается угнетение и при республике, как и беспорядок при монархии. Без хороших законов происходит и то и другое при любом правлении. По моему мнению, знаменитый трибун оказался прав в одном: возможно, Наполеон нуждался лишь во временной диктатуре, чтобы позднее прийти, согласно Карно, к республике, согласно нам – к представительной монархии. Провидение чудесным образом избрало Наполеона, чтобы он подготовил Францию к новому режиму и вручил ее возвеличенной и возродившейся тем, кто будет править после него.

Трибун Каррион-Низас взялся ответить Карно и к великому удовлетворению новых монархистов справился с этой задачей, но посредственность его слога равнялась лишь посредственности мысли. Дискуссия оказалась чисто формальной. Усталость и ощущение глубокой бесполезности положили ей достаточно быстрый конец.

Для изучения ходатайства и превращения его в завершенный документ была образована комиссия из тринадцати членов.