Наполеон велел также подготовить дороги Пикардии, Нормандии и Бретани, дабы за 4–6 дней можно было перевезти в Булонь, Шербур или Брест восемь тысяч человек, оставленных в Париже. Столица в таком случае оказалась бы предоставленной сама себе, в ней должна была оставаться только муниципальная охрана, доходившая тогда до трех тысяч человек. Но само имя Наполеона и спокойные времена избавляли от необходимости посвящать больше сил охране города.
Что до портов Тулона и Генуи, Наполеон оставил там достаточные гарнизоны. Но он хорошо знал, что англичане не настолько неблагоразумны, чтобы посягнуть на укрепленные крепости. Серьезные опасения внушала ему только Булонь.
Все эти инструкции, составленные с поразительной ясностью и пристальным вниманием к деталям, были переданы Евгению, Жозефу, Луи, Келлерману, Мортье и Брюну, словом, всем тем, кто должен был способствовать их осуществлению. Каждому было известно всё необходимое для выполнения его собственной задачи. Только помещенный в центре великий канцлер Камбасерес, которому поручалось отдавать приказы от имени императора, получил инструкцию обо всём в целом.
Когда Наполеон принял решение действовать, ему понадобились сутки или двое, чтобы составить все эти планы и детальные приказы. За день-два он надиктовал тогда, почти не останавливаясь, более сотни писем, которые сохранились и остаются вечными образцами искусства управлять войсками и империями. Поскольку принц Бертье, обычный выразитель его волеизъявлений, оставался в Мюнхене по делам Рейнского союза, Наполеон вызвал генерала Кларка и посвятил 18 и 19 сентября диктовке приказов. Он предполагал, что в тщетных объяснениях с Пруссией пройдет еще дней двадцать, после которых неизбежно начнется война, ибо подобную ссору бессильны закончить объяснения. Поэтому он хотел употребить эти двадцать дней на укомплектование Великой армии и снабжение ее всем необходимым.
Если в прошлом году Австрия застала Наполеона в ту минуту, когда он собирался двинуться на Англию, то в этом году Пруссия застала его по возвращении из Аустерлица, и его армия пребывала в готовности и даже вся находилась на военном театре, поскольку размещалась в Верхнем Пфальце и Франконии. Она не оставляла желать лучшего ни в каких отношениях. Дисциплина, военные навыки, недавно обновленные в бессмертной кампании, восстановленные многомесячным отдыхом силы, превосходное здоровье, боевой пыл, любовь к славе, безграничная преданность своему вождю, – всё было при ней. Если она и утратила некоторую стройность в маневрах, отличавшую ее по уходе из Булони, это более внешнее, нежели существенное достоинство она сменила на уверенность и свободу движений, которые приобретаются только на полях сражений. Потрепанная, но чистая одежда солдат добавляла воинственности их виду. Они не захотели забрать из сборных пунктов ни новой одежды, ни жалованья, надеясь воспользоваться всем этим на празднествах, которые готовил им Наполеон в сентябре, – великолепных, но увы, химерических празднествах, как и миллиард, обещанный когда-то Конвентом! Эта героическая армия, обреченная отныне на вечную войну, не будет более знать иных праздников, кроме сражений, вступления в покоренные столицы и восхищения побежденных! Едва ли многим из ее храбрецов назначалось вернуться к своим очагам и умереть в мире и спокойствии! И даже они, старея, были обречены увидеть, как их родина будет захвачена, расчленена и лишена величия, которым была обязана обильно пролитой ими крови!