История Консульства и Империи. Том II. Книга 2

Всё это Наполеон и Александр сказали друг другу в ходе многих бесед. Александру, как только ему отказали в Константинополе, ничто уже не могло угодить в разделе Турецкой империи. Ему оставалось только отложить этот вопрос на то время, когда России придется меньше считаться с Западом. Но замена гигантских и химерических проектов такой реальностью, каковой была незамедлительная отдача дунайских провинций, также могло удовлетворить царя. Поэтому Александр мог разделить новые планы Наполеона и еще найти в них немалое удовлетворение.

Согласившись на новую систему переустройства, Александр и Румянцев набросились на идею приобрести Молдавию и Валахию с неслыханной страстью и захотели увезти из Эрфурта не пустое обещание, но реальную договоренность, о которой можно было возвестить публично по возвращении в Санкт-Петербург.

До сих пор Наполеон терпел временную оккупацию Молдавии и Валахии русскими, но не без некоторых сетований по этому поводу и не без намеков на то, что вынужденным ее следствием будет продолжение оккупации французами Силезии. Теперь ни о чем подобном не могло быть и речи. Франция должна согласиться открытым договором на то, что Россия окончательно заберет дунайские провинции, и не только утвердить это приобретение, но и добиться признания его Турцией, Австрией и самой Англией. Наполеон не имел никаких возражений против этих идей. Он этого и хотел, ибо понимал необходимость возбудить новую страсть в сердце Александра. Он желал только сохранить некоторую осторожность в формулировке решений, принимаемых в Эрфурте, чтобы не повредить попытке установления всеобщего мира, которую он хотел сделать следствием этой встречи. Итак, он принял основное положение: Россия немедленно вступит во владение Молдавией и Валахией. Способ обнародовать это событие был делом технических договоренностей, забота о которых была полностью предоставлена министрам обоих правителей.

Эрфурт стал самым необычайным местом встречи государей, о каком только слышала история. К императорам Франции и России, великому князю Константину, принцу Вильгельму Прусскому и королю Саксонскому присоединились короли Баварии и Вюртемберга, король и королева Вестфалии, князь-примас, канцлер Союза, великий герцог и великая герцогиня Баденские, герцоги Гессен-Дармштадтские, Веймарские, Ольденбургские, Мекленбург-Стрел ицкие и Мекленбург-Шверинские и множество других, перечисление которых заняло бы слишком много места. Каждый день они обедали у Наполеона, рассаживаясь согласно рангу, а вечером шли на спектакль, в театральный зал, который Наполеон приказал отремонтировать и украсить для этого торжества. Завершался вечер у императора России.

Прибыло в Эрфурт и еще одно лицо, которого весь этот блеск волновал, мучил и исполнят глубокой тревоги: то был господин Винцент, представитель австрийского двора. Винцента послал его господин, якобы чтобы приветствовать обоих великих государей, оказавшихся в такой близости от Австрийской империи, а в действительности, чтобы наблюдать за происходящим, проникнуть в тайну встречи и посетовать на пренебрежение Австрией, дав понять, что если бы пригласили императора Франца, он поспешил бы прибыть, его присутствие не уменьшило бы блеск встречи, а его присоединение не повредило бы принятию решений.

Наполеон заранее наметил линию поведения в отношении австрийского посланца. Прежде всего, дабы сохранить тайну встречи, она была доверена лишь четырем лицам — двум императорам и двум их министрам, Румянцеву и Шампаньи. Ее скрыли даже от Талейрана, которому Наполеон доверял с каждым днем всё меньше, особенно когда речь шла об отношениях с Австрией. Винценту не говорили абсолютно ничего, а когда он жаловался, что его господина не позвали на это высокое собрание, ему отвечали без особых церемоний, что это следствие необъяснимых действий императора; что для приобщения к политике нужно выказать к ней благорасположение, а не готовить против нее напоказ все силы своего государства; что в результате такого поведения Австрия будет с каждым днем лишь всё более удаляться от серьезных дел Европы и ей только останется, если она хочет великих сближений, отправиться поискать их в Англии.

Положение Винцента с каждым днем делалось всё более двусмысленным, а Наполеон старался сделать его затруднительным, часто даже унизительным, хоть и соблюдал внешнюю вежливость, каковому коварству Александр по возможности вторил. Винцент находил понимание лишь у Талейрана, который всегда был более предан австрийской политике и старался обнадежить посланника, заявляя ему, что ничего не происходит, что близость изображают исключительно для поддержания мира, в котором все так нуждаются.