История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

маршала Виктора со 2-м корпусом, генералов Жерара, Амелине с резервными дивизиями, а за ними, в Провене, Удино с дивизией Молодой гвардии Роттембурга и войсками, подтянутыми из Испании. Виктору приказали оборонять Сену от Ножана до Бре; Удино назначалось подойти к нему на выручку при первых же пушечных выстрелах. Пажоль со своей кавалерией, батальонами, прибывшими из Бордо, и национальными гвардейцами должен был наблюдать за Монтро и мостами через Йонну до Осера. Наконец, между Провеном и Фонтенбло получили приказ расположиться две дивизии Молодой гвардии, организация которых завершалась в Париже. Все эти войска включали не менее 50 тысяч человек. Располагаясь за Сеной, в изгибе, который река описывает от Ножана до Фонтенбло, они должны были дать Наполеону время вернуться и предпринять против Шварценберга тот же маневр, что он намеревался предпринять против Блюхера.

Девятого февраля Наполеон выдвинулся с Сены на Марну, приказав всем держать его отсутствие в тайне. Исполненный надежд, он написал несколько ободряющих слов Коленкуру, обязав его не использовать слишком свободно данный ему карт-бланш, однако не отобрал его полностью. Так, отбывая на Марну, Наполеон думал решить судьбы Франции и собственную судьбу.

В то время как Наполеон двигался к Марне, наш несчастный полномочный представитель в Шатийоне претерпевал самые жестокие страдания, какие только может ощущать честный человек и добрый гражданин.

Дипломаты коалиции прибыли в Шатийон 3 и 4 февраля и поспешили нанести Коленкуру визит, выказав ему почтение, видимым образом относившееся только к его личности. На следующий день обменялись полномочиями, объявив, что представители четырех основных держав — России, Пруссии, Австрии и Англии — будут вести переговоры от имени всех дворов Европы, больших и малых, с которыми Франция пребывает в состоянии войны, что является наиболее удобным способом переговоров, но обнаруживает, как сильно на всех членов коалиции давит общее иго. В то же время устами представителя Англии было заявлено, что вопрос морского права

из переговоров изымается и Великобритания не намерена согласовывать его даже со своими союзниками, ибо это вопрос вечного права, не зависящий от преходящих решений.

Возражения были неуместны, ибо в ту минуту Франции надлежало отстаивать вовсе не морское право. Однако Коленкур представил некоторые замечания, которые были выслушаны в ледяном молчании и оставлены без ответа. Коленкур не стал настаивать, и с ними не стали считаться. Договорились, что все предложения в ходе конгресса будут подаваться в виде нот, отвечать на них будут также нотами, а в случае необходимости устных замечаний все они будут в точности запротоколированы, что было новой мерой предосторожности во избежание возникновения недоверия между союзниками. Не чиня никаких препятствий по формальным вопросам, Коленкур попросил, чтобы скорее переходили к существу дела и объявляли условия мира. Однако ни в тот день, ни на следующий к существу дела не приступили. Наконец, 7 февраля, один из полномочных представителей, взяв слово от имени всех, торжественным и безапелляционным тоном зачитал следующую декларацию.

Франция должна вернуться к границам 1790 года, не претендовать более ни на какую власть на территориях, расположенных за этими пределами, и никоим образом не вмешиваться в разделы, которыми будут с ними произведены. У нее не только отнимали Голландию, Вестфалию и Италию (что было вполне естественно), но и не хотели, чтобы она имела мнение относительно того, что станется с этими обширными территориями. И такого рода условие распространялось как на территории за Рейном и Альпами, так и на территории перед ними. Прежде всякого продолжения переговоров на эти условия надлежало ответить «да» или «нет».

Никогда еще переговоры с побежденными не велись с подобной заносчивостью, да ведь мы еще и не были побеждены! В Бриенне мы вышли победителями, а в Ла-Ротьере 32 тысячи французов целый день оказывали сопротивление 170 тысячам солдат коалиции, которые так и не сумели ни окружить, ни разгромить их!

Присутствующие настолько ясно сами ощущали чудовищность предложений, что никто не взялся их комментировать, ибо наиболее враждебно настроенные опасались ослабить их комментарием, а умеренные не хотели их оправдывать. Едва сдерживая свои чувства, Коленкур заявил, что обязан представить свои замечания и требует, чтобы их выслушали. После некоторых колебаний решили продолжить заседание и выслушать Коленкура вечером того же дня.