16 октября 1923 года полпред СССР в Германии Крестинский принял Мануэля Альвареса дель Кастильо по его просьбе. Мексиканец передал предложение Обрегона установить первоначально формальные отношения путем обмена торговыми комиссиями. Позднее торговые связи должны были перерасти в дипломатические. Торговым комиссиям предстояло с самого начала исполнять и политические функции. В этом предложении Обрегона опять чувствовалось стремление не провоцировать США, которые занимали по отношению к СССР откровенно враждебную позицию. Дель Кастильо прямо заявил Крестинскому: «Мексике удалось уже добиться признания своего правительства правительством Соединенных Штатов. Поэтому сейчас мексиканское правительство может уже менее считаться с желаниями правительства Соединенных Штатов». Таким образом, мексиканцы предлагали взаимное признание де-факто (как это имело место в отношениях между СССР и, например, Норвегией или Данией).
Москва устами Литвинова, написавшего Крестинскому 25 октября, с пред ложением Обрегона не согласилась: между СССР и Мексикой нет никаких спорных вопросов, поэтому следует вести речь о полном взаимном признании де-юре. Де-факто Советский Союз признавали лишь те страны, с которыми имелись неурегулированные взаимные претензии, прежде всего относительно долгов царского и временного правительств. Но на сей раз позиция Литвинова была гораздо более гибкой: «Однако, считаясь с зависимостью Мексики от Соединенных Штатов, мы не требуем от Мексики каких-либо торжественных актов о признании нас де-юре и готовы ограничиться обменом нот».[334]
Но 1 ноября 1923 года дель Кастильо позвонил Крестинскому и сказал, что неожиданно уезжает в Мексику по постановлению кооперативистской партии для участия в ее съезде и вряд ли вернется.[335]
Мексиканец подчеркнул, что лично он стоит за полное возобновление дипотношений с СССР и именно это ранее сообщил Обрегону. Крестинский писал в Москву: «В лице дель Кастильо я лишился единственного из здешних дипломатов, который производил впечатление симпатичного, искреннего и довольно революционно настроенного человека».[336]После этого контакты между дипломатами обеих стран в Берлине затихли, так как в Мексике разворачивалась гражданская война с неясными для правительства Обрегона перспективами.
Уже с начала 1922 года было понятно, что основными претендентами на президентское кресло в 1924 году являются наиболее близкие соратники Обрегона сонорцы Кальес и де ла Уэрта. Обрегон сделал выбор в пользу Кальеса, во многом потому, что де ла Уэрта возражал против уступок США в нефтяном вопросе и даже ушел позднее в отставку с поста министра финансов. В июле 1922 года столичная газета «Эль Универсаль» опубликовала данные опроса своих читателей, согласно которым 142 тысячи были готовы проголосовать за консервативного сенатора и бизнесмена Сетину, 139 тысяч – за де ла Уэрту, 84 тысячи – за Кальеса и почти 73 тысячи – за Вилью.[337]
Последний фактор настораживал Обрегона не меньше, чем малочисленность потенциальных избирателей Кальеса. Было известно, что Вилья высоко ценит де ла Уэрту и ненавидит Кальеса. Если бы вдруг де ла Уэрта и Вилья объединили свои силы, то победа правительственного кандидата Кальеса представлялась бы почти невозможной на относительно свободных выборах. К тому же Вилья не изменил своим антиамериканские взглядам, а в условиях готовившихся уступок США по нефтяному вопросу его реакция могла быть непредсказуемой. Именно отношения с американцами вынудили Вилью в 1921 году открыто вмешаться в мексиканскую политику, чего он в целом старался избегать, как и обещал де ла Уэрте.Формально Вилья вел на своей асиенде «Канутильо» (штат Дуранго) тихую жизнь провинциального помещика. Он отказывался от любых контактов политического характера и не давал интервью. Первый год на асиенде поддерживался строгий военный порядок: подъем в шесть утра по сигналу трубача, постоянные построения и упражнения. В окрестностях «Канутильо» работали на выделенных им участках бывшие солдаты Вильи, готовые в любой момент прийти на помощь своему командиру. Эту асиенду Вилья выбрал потому, что ее легко было оборонять. Он все время боялся покушения и не выезжал из поместья без вооруженного эскорта в составе 50 «дорадос». На асиенде был большой (и неизвестный правительству) склад винтовок, боеприпасов и гранат – Вилья в любой момент мог снова перейти к партизанской войне.
Отношения Вильи с Обрегоном были внешне очень сердечными. Вилья неизменно поздравлял президента с днем ангела. Обрегон отвечал на его письма немедленно и писал их собственноручно, чтобы подчеркнуть свое уважение к адресату. Правительство не только купило для Вильи асиенду более чем за полмиллиона песо, но и заплатило все прошлые налоговые недоимки владельцев. Большие деньги тратились на оплату жалованья вооруженной охране Вильи и на приобретение для асиенды сельскохозяйственного инвентаря.