История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Мятеж де ла Уэрты, являвшийся по своему размаху самой настоящей гражданской войной, нанес серьезный ущерб мексиканской экономике. В 1924 году ВВП страны сократился на 7,9 % в текущих ценах и на 1,48 % – в ценах 1960 года. Если в 1923-м ВВП на душу населения составлял 2414 песо, то годом позже – 2341 песо (в ценах 1960 года).

В период мятежа КРОМ через свои контакты с АФП немало сделал для мобилизации общественного мнения США в пользу правительства Обрегона.[374]

Сам Обрегон так подвел итоги восстания в письме лидеру АФТ Гомперсу: де ла Уэрта, «человек, мягкий по уму и духу, не смог противостоять своим амбициям» и стал бы первой жертвой генералов-мятежников, если бы те пришли к власти. Путь предательства де ла Уэрта, по словам Обрегона, избрал еще тогда, «когда подписал с Франсиско Вильей договор об амнистии за все его преступления». Таким образом, Обрегон сам назвал корень своих расхождений с де ла Уэртой. К тому же это письмо, хотя и косвенно, свидетельствует об участии президента Мексики в убийстве Вильи.

Подавив мятеж с помощью рабочих и крестьянских организаций, Обрегон решил сделать жест благодарности левым силам. 3 июня 1924 года советского представителя в Германии посетил мексиканский посланник и сообщил, что правительство Обрегона готово признать СССР деюре. 2 августа первому полпреду Советского Союза в Мексике Станиславу Пестковскому был выдан агреман. 13 августа 1924 года официальный орган СССР газета «Известия» сообщила об установлении дипломатических отношений между Мексикой и Советским Союзом. Мексика стала первой страной Латинской Америки, официально признавшей СССР.

Кстати, сам Пестковский прекрасно понимал, что именно восстание де ла Уэрты заставило Обрегона, раньше желавшего обменяться с СССР только торговыми представителями, поспешить с возобновлением полных дипломатических отношений с Москвой. В 1925 году он писал в Москву из Мехико: «Когда Обрегон летом 1924 года решил возобновить сношения с СССР, он думал этим увеличить свою популярность в крестьянстве и рабочих массах. Факт этот имел место вскоре после подавления восстания де ля Уэрты. Коммунисты оказали Обрегону существенную поддержку против этого восстания».[375]

Царское правительство из-за своего идеологического узколобия не признавало «мятежную» Мексику почти сто лет после обретения страной независимости. Зато Петербург признал марионеточное правительство императора Максимилиана, державшееся (впрочем, недолго) на французских штыках. Лишь 1 августа 1891 года бывший российский консул в Нью-Йорке барон и тайный советник Роман Романович Розен (до Первой мировой войны большинство российских послов и посланников были прибалтийскими немцами по национальности – не являлся исключением и родившийся в Ревеле в 1847 году Розен) вручил диктатору Диасу верительные грамоты как первый росийский посланник в стране. (Примечательно, что российско-мексиканские переговоры о взаимном признании начались в Бельгии еще в 1885 году по частной инициативе российского военного атташе в Брюсселе). Большого развития отношения между обеми странами не получили, если не считать подписанной в 1909 году конвенции о торговле и мореплавании. Сам Розен оставался посланником в Мексике до 1895 года, а затем представлял Россию в столицах разных стран, в том числе в Токио накануне Русско-японской войны и в 1905–1911 годах в Вашингтоне, где участвовал вместе с Витте в заключении позорного для России Портсмутского мирного договора с Японией. После революции 1917 года Розен эмигрировал в США, где и скончался в январе 1922-го.

Правительство Диаса предпринимало шаги по привлечению иностранных колонистов, в том числе и из России. Например, мексиканские дипломаты в Петербурге обращали внимание на выгоды от переселения в Мексику финнов и поволжских немцев, выступали за временный выезд на железнодорожное строительство русских рабочих с Дальнего Востока. К 1910 годам появились и проекты широкой аграрной колонизации на севере Мексики посредством немцев-меннонитов из России.